Невеста Обалуайе - [107]

– Ну и слава богу, – сказал за её спиной голос Марэ. Брат подошёл, на ходу откусывая пирожок с жоябадой. – Хуже, чем было, всё равно не окажется, правда?

– Ты всё-таки лазишь в моё ори? – задумчиво спросила Эва.

– Ничего подобного! – обиженно отозвался Марэ. – Ты никогда не думала, что мы иногда просто мыслим одинаково? Я ведь всё-таки твой брат.

– Моих братьев здесь полон двор!

– Но кровных по отцу и матери – один я, как недавно выяснилось, – улыбнулся Марэ. – С кем ты сейчас разговаривала?

– С Мануэлом Алмейда. Представляешь, моя выставка открывается завтра!

– Это же замечательно, Эвинья! – обрадовался Марэ. – Ты уже заказала билет на самолёт? Нет? Вот и не надо: я закажу сам и полечу с тобой!

– Но… как же так? Марэ, я ничего не понимаю! Я была уверена, что выставки вообще не будет! Я же тогда чуть не убила Мануэла своей кешадой! И сказала ему много чего… нехорошего. И тот потоп… И Габриэлу от него увезла тоже я, и…

– Значит, Алмейда всё же оказался здравомыслящим человеком. – Марэ говорил невнятно из-за засунутого целиком в рот пирожка. – Видишь ли, если то, что я про него слышал, – правда, то бизнесмен он гораздо лучший, чем художник. Если он чует выгоду – все личные чувства и предпочтения будут засунуты очень глубоко.

– Но…

– Поверь, на тебе Алмейда заработает немало. Так что в его интересах забыть и про ту кешаду, и про потоп. И даже про Габриэлу!

– Ты имеешь какое-то отношение к этому? – в упор спросила Эва.

Марэ недоумённо улыбнулся.

– Конечно же, нет! Я едва знаком с Алмейда! И в Рио выставлялся всего дважды… – Он помолчал, машинально отгоняя от себя сигаретный дым, плывущий из гамака. Осторожно спросил:

– Мне показалось, или Эшу в самом деле избегает тебя?

Эва только вздохнула.

Всю минувшую неделю она и Марэ провели на ферме бабушки. После болезненного процесса отделения аше Эва была совсем слаба. Страшно горел и саднил рубец на груди. Кружилась, словно после тяжёлой кровопотери, голова. Невозможно было ничего съесть: тут же подступали позывы рвоты. По ночам приходили чудовищные сны. Брат не отходил от неё. Раз за разом радужная сверкающая аше Марэ вливалась в сердце и голову Эвы, наполняя их силой. Каждый день приходил дон Осаин, приносил травяные отвары, обеспокоенно бурчал о том, что, может быть, и незачем было Ошала так мучить девочку… Однажды ночью появилась бабушка Энграсия и, отослав Марэ спать, сидела до утра у изголовья внучки, гладя её влажные от пота волосы и вполголоса рассказывая старую историю про ориша Эуа, которой не нужны были женихи, потому что она любила рисовать. А наутро неожиданно пришёл Ироко. Сначала он долго смотрел на едва живую от слабости девушку. Затем сел на пол у кровати и положил свою огромную ладонь на голову Эвы. Через минуту поднялся и спокойно объяснил:

«Я забрал её сны. Все они сегодня будут сниться мне.»

«Эва видит кошмары!» – встревоженно предупредил Марэ. Рокки усмехнулся и ушёл.

Эва проспала крепко и без сновидений целую ночь. И проснулась на рассвете, когда колибри подняли привычный писк у поилки, а тень мангового дерева едва отпечаталась на подоконнике. Грудь больше не болела. Ещё слегка кружилась голова. Но в сердце было тихо и спокойно. Увидев спящего в кресле Марэ, Эва улыбнулась и осторожно, на цыпочках выбралась из спальни. Сварила и выпила кофе в солнечной тишине кухни, вышла на веранду, взяла в руки блокнот и карандаш, села на влажную от росы ступеньку – и забыла обо всём на свете. Она даже не заметила, как пришёл дон Осаин с очередной настойкой в банке из-под фасоли, как старик, покачивая головой, несколько минут наблюдал за сосредоточенно работающей девушкой, как уверенно вылил свой отвар под корни питангейр и тихонько ушёл, улыбаясь.

А на другой день приехали Жанаина, Габриэла, Оба, Йанса, Ошун с детьми. Старая ферма наполнилась беготнёй, смехом, детским писком, грохотом кастрюль – началась подготовка к празднику. И Эва была просто счастлива от того, что может вместе с другими отмывать дом, наводить порядок в саду, помогать Оба, мыть и чистить бесконечные овощи и морепродукты, готовить начинки для акараже, растирать какао с маслом для бригадейрос, смеяться и болтать, зная, что теперь уже всё позади…

– Эшу приехал совсем недавно. Ты его видела? – Марэ внимательно смотрел на сестру.

– Да. И он даже не поцеловал меня.

– Ну… Эшу такой, какой есть. По-моему, он никогда не вырастет.

– Я знаю.

– Но, может, всё-таки поговоришь с ним? Я не хочу вмешиваться в твою жизнь, Эвинья. Но, если ты завтра улетишь из Баии, ни слова не сказав Эшу, – никто не знает, каким способом ему захочется утешиться! Чего доброго, нам хватит потом расхлёбывать на всю оставшуюся жизнь! А Огун, между прочим, тоже завтра улетает!

– Марэ, я ведь не против, – печально улыбнулась Эва. – И я не обижена на Эшу. Но ведь это он не хочет со мной говорить.

С минуту Марэ молчал, глядя на клубы сигаретного дыма, висящие над верандой.

– Может, было бы лучше, если бы Эшу остался твоим братом?

– Теперь уже поздно об этом думать, не так ли?

– Мне не нравится, когда кто-то делает тебе больно, малышка! – сердито сказал Марэ. – Эшу с ума сходит по тебе, это знают все. Но он, как ребёнок, никогда не думает о том, чем обернётся его очередная глупость!