Неведомые земли. Том 4 - [9]

, проявил гораздо большую проницательность, чем слишком тенденциозный Фридерици[40].

Разумеется, следует согласиться с Фридерици, что не только научные интересы и причины высшего порядка определяли действия принца. В значительной мере им руководили также политические расчеты и устремления, как будет еще неоднократно показано дальше, и это раньше других подметил Ранке: «Португальцы хотели отыскать царство священника Иоанна, чтобы в союзе с ним напасть на мавров с тыла»[41].

Совершенно такое же мнение высказал один португальский исследователь: «Мы, португальцы, преодолели моря, отыскивая священника Жуана, который был фантомом, и так достигли Индии»[42].

«Священник Иоанн», сказочный образ которого первоначально вполне определенно связывали с «Азиатской Индией», с XIV в. начали искать в Африке (см. т. II, гл. 115). Ведь в Азии нигде не удалось обнаружить его христианского царства. Чрезвычайно неопределенное понятие «Индия», которое не исключало возможности перенесения этой страны на западное побережье Индийского океана, и туманные сведения о расположенной в Африке, но почти недосягаемой христианской стране Эфиопии способствовали тому, что резиденция «священника Иоанна» все решительнее переносилась в «Африканскую Индию» (см. т. III, стр. 266, 267). Такое географическое представление мы особенно отчетливо обнаруживаем на Каталонской карте мира от 1375 г. В легенде на этой карте отмечается, что в Нубии живут христиане, подданные «священника Иоанна». К «эфиопской Индии» обращались тогда надежды всех, кто во времена усиливающейся угрозы со стороны турков на Востоке и ожесточенной борьбы с маврами на Западе мечтал о новом совместном наступлении христианских государств против их заклятого врага — ислама, как это было в эпоху первых крестовых походов. Нельзя считать простым совпадением, что надежды на военную помощь христианского «священника Иоанна» особенно оживились к 1450 г., когда турки угрожали Константинополю, который они и завоевали наконец в 1453 г. Тогда, однако, никто уже не считал, что «священник Иоанн» находился в «Азиатской Индии». Напротив, его страну «считали скорее африканской, чем индийской»[43]. Это заблуждение оказалось таким стойким и продержалось так долго, что еще в середине XVI в. Себастьян Мюнстер писал: «Одна Индия есть в Азии, а другая — в Эфиопии»[44]. Только в XVII в., наконец, поняли, что царство «священника Иоанна» искали в Эфиопии совершенно напрасно. Это обстоятельство особенно подчеркивал в своем труде Лудольф[45].

Генрих, как дитя своего века, разумеется, разделял эти химерические надежды. Поскольку принц был одновременно и набожным христианином и португальским патриотом, религиозные чаяния оттеснить ислам слились у него с политическими расчетами на расширение португальской державы в Африке[46].

К этому присовокупились расчеты на экономические выгоды от сношений с богатыми золотом странами, что и натолкнуло Генриха на задачу, решению которой он посвятил свою жизнь и которая имела столь выдающееся значение для наступления новой эпохи. Все эти соображения взаимодействовали, о чем вполне определенно сообщали уже современники Генриха. Так, Диогу Гомиш, который был приближенным принца, писал: «Ширина песчаного моря измеряется 37 днями плавания, и оно отделяет черных от белых. Карфагеняне, которых в настоящее время называют тунисцами, путешествовали с караванами, состоявшими иногда из 700 верблюдов, к тому месту, которое ныне называется Тамбукту [Тимбукту], как и в другую страну, именуемую Кантор, за арабским золотом и находили его там в огромном количестве. Часто бывает, что назад возвращается только десятая часть людей и животных. Когда инфант дон Энрики об этом услышал, он увлекся поисками тех стран морским путем, чтобы вести с ними торговлю»[47].

Несколько десятилетий спустя Иероним Мюнцер также подчеркивал, что решение принца определяло то «соображение, что король Туниса, то есть Карфагена, ежегодно получал много золота. Поэтому направил он [Генрих] разводчиков в Тунис, и они принесли ему весть, что повелитель Туниса посылает своих купцов через атлантические горные цепи в южную Эфиопию, чтобы доставлять оттуда золото и рабов. Он пытался поэтому морским путем осуществить то же самое, что повелитель Туниса делал уже много лет по сухопутью»[48].

Более далеких целей на Африканском материке принц первоначально перед собой не ставил. Несомненно, труд всей его жизни в конечном счете дал толчок к отысканию «морского пути в Индию». Сам Генрих, однако, об этом и не думал. Только «Индии» мифического «священника Иоанна», только «Африканской Индии», то есть Эфиопии, хотел он достигнуть при помощи снаряженных им экспедиций, да и то лишь в последние годы своей жизни. Большая историческая роль Генриха и его огромное значение для истории географии вовсе не умаляется тем, что сам он не предвидел величайших последствий своей деятельности. В этом отношении он подобен Колумбу, который также отправился в путь, чтобы отыскать Восточную Азию, и нашел Новый свет.

Глава 159. Вторичное открытие португальцами островов Порту-Санту и Мадейры