Неведомые земли. Том 4 - [35]
Тем тверже принял он [Жил Эанниш] на сей раз решение скорее подвергнуть свою жизнь любым опасностям, чем повернуть назад, лишь бы только доставить инфанту удовлетворительные сведения. И ему действительно удалось обогнуть грозный скалистый мыс, которому он теперь из-за его положения дал название Боядор[280]. Хотя обогнуть подобный мыс в наши дни уже не считалось бы тяжелым делом, но ему это было поставлено в весьма высокую заслугу[281].
Уже много раз посылал инфант корабли на разведку, но ни разу они не заходили за мыс Божадор, который лежит примерно в 60 морских милях по ту сторону мыса Нан[282]. Они не осмеливались обогнуть этот скалистый мыс, отчасти потому, что он простирался на 40 морских миль дальше на запад, чем берега, вдоль которых они до той поры плавали, отчасти потому, что от мыса будто бы на 6 миль выдавался в море риф[283], у которого прибой пенился так сильно, что поверг их в ужас; и так как в их плаваниях в Левант и обратно берег всегда служил им вместо компаса, то они не умели еще выходить так далеко в море, чтобы обогнуть риф. Капитаны поэтому ограничивались тем, что во время плаваний то тут, то там высаживались на берег и вступали в стычки с местными жителями, дабы порадовать инфанта своими победами. Но это отнюдь не способствовало осуществлению его замысла.
Наконец, через 12 лет снарядил принц барк и передал его Жилу Эаннишу, одному из своих приближенных, которого он позже посвятил в рыцари и возвел в благородное сословие. Жил Эанниш следовал тем же путем, что и другие, и поддавался тем же страхам. Он дошел только до Канар, где захватил пленников, и вернулся в королевство. Это произошло в 1433 г. На следующий год принц снарядил такой же корабль и стал серьезно увещевать Жила Эанниша приложить все усилия к тому, чтобы обогнуть мыс… Он совершил это, как заранее задумал, ибо, презирая все опасности, обогнул мыс в этом плавании и нашел по другую его сторону земли, которые были совсем иными, чем предполагал он сам и все остальные. И хотя обогнуть мыс оказалось делом совсем не трудным, тогда это рассматривалось все же как величайший подвиг[284].
Слуга принца, по имени Жилианиш [Жил Эанниш], первым обогнул мыс Божадор — место, которое до этого пугало всех людей. И он привез домой известие, что это плавание совсем не так опасно, как сообщалось раньше[285].
Экспедиции, снаряжавшиеся принцем Генрихом до 1432 г. для географических открытий, действовали, кажется, главным образом на островах Атлантического океана. Только с 1433 г. начинаются попытки захватить новые земли на западном побережье Африки, за пределами уже известных областей, то есть за мысом Бохадор.
Но чтобы оторваться от исследованных областей и начать поиски неведомых морей и берегов, нужно было преодолеть крайне тяжелые препятствия психологического порядка. Ведь на протяжении многих веков царили поразительно неправильные суеверные представления о тропической зоне в целом и о побережье Западной Африки к югу от Марокко в частности. Люди твердо верили в то, что пустынный характер стран, с которым они познакомились в Сахаре и на атлантическом побережье Африки, выражен тем сильнее, чем южнее они расположены. Все лежащие там земли на основе представлений, которые ошибочно распространял еще Аристотель[286], рассматривались как совсем необитаемые и непригодные для жизни, поскольку жара в этой полосе невыносима для человека. Помпоний Мела писал, что обитаемые страны, расположенные в южном полушарии Земли, неизвестны из-за «жары в промежуточной области»[287] и даже некоторые знакомые индийцам побережья Индийского океана «необитаемы из-за жары»[288]. Далее тот же автор писал, что берега Ливии на крайнем юге «выжжены солнцем, занесены песками и опасны из-за множества змей»[289]. Отец церкви Августин, пользовавшийся величайшим авторитетом, тоже учил, что жаркая зона будто бы населена самыми невероятными сказочными существами[290]. Эти ошибочные представления утвердились даже среди арабов, которые располагали гораздо более достоверными фактами. Ведь у них имелись разнообразные сведения о Нигере, Цейлоне, Зондских островах, подтверждавшие, что и на экваторе и к югу от него лежат плодородные и пригодные для заселения земли. И все же Абу-л-Фида считал, что в глубине Африки находятся «необитаемые из-за жары страны»[291]. Еще в 1590 г. в одном издании Птолемея было помещено удивительное сообщение: «В Солис-Понтус [на Цейлоне] любое живое существо из-за невыносимого зноя и раскаленного воздуха немедленно умирает»[292].
Даже южные моря, где предполагали такой же климат из-за господствующего там палящего зноя, считались недоступными для судов[293].
К этому присовокуплялись странные истории о «Свернувшемся», или «Застывшем море» (см. т. I, гл. 18–20), которое не выпускает корабль из своих цепких объятий и готовит ему жалкий конец; боялись таинственных магнитных гор (см. т. III, гл. 149), которые будто бы притягивают к себе все железо из корпуса корабля, так что судно неизбежно распадается и тонет, верили в мифические изваяния, якобы возвещающие конец досягаемого мира (см. т. I, гл. 19 и гл. 177, 182) и воздвигнутые где-то к западу от Гибралтарского пролива на некоем атлантическом острове. Всевозможные морские чудища, которыми щедро населяли неизведанные части океана, тоже отбивали всякую охоту к рискованным предприятиям и открытиям. При этом именно атлантическое побережье Марокко, о котором еще карфагеняне распространяли страшные сказки (см. т. I, гл. 18), особенно пугало моряков. Ужасное «Застывшее море» помещали в самые различные части океана: еще Псевдо-Скилак сообщал, что θάλαττα συνεχής лежит за марокканским мысом Керна (см. т. I).
