Неуютное море - [16]
— Поняла. Да ведь обидно, Андрей Андреевич.
Карданов улыбнулся:
— Ничего. Всё будет хорошо.
Оставалось еще полчаса до начала работы. Матросы и мотористы вышли на палубу, поснимали рубашки, развалились на нагретых солнцем люковых крышках. Всех охватила ленивая дремота, как это бывает в жаркие дни после сытного обеда. Разговоры не клеились. Приятно было лежать молча с закрытыми глазами, ощущая теплое прикосновение солнечных лучей. Только Шмелев, устроившись на брезенте спасательной шлюпки как в гамаке, что-то громко рассказывал влюбленно глядевшему на него Тюкину.
— Ну давай дальше, Геня, давай! — умоляюще и нетерпеливо просил Тюкин затягивающегося папиросным дымом Шмеля.
— Так вот… Чудоха, конечно, мировая. Шик, блеск, имеер-элегант! На Петроградской в буфете работала. Влюблена как кошка. Звала меня Чарликом, понимаешь? Чарлик, Чарлик… Ну а я к ней в буфет ежедневно. Бенц! — сто пятьдесят. Бенц! — еще сто пятьдесят. Порядок.
— Каждый день, и бесплатно? — блестя глазами спросил Тюкин. — И с закуской?
— А то за деньги, дура. Эх ты, закуска! Любовь, дорогой граф, любовь. Так жили мы с ней месяца три. Один раз прихожу вечером в буфет, а за стойкой другая, незнакомая. Спрашиваю. Отвечает: «Лиля здесь больше не работает». А сама глазами так и вертит, так и вертит. Ну ясно. Упрятали мою Лилю. За растрату.
— Вот жалость-то! И на сколько же ты у нее за три месяца напил и наел, а? На много, поди?
Шмель с сожалением посмотрел на матроса:
— Тюкин ты, Тюкин. Мелочная душа. На сколько наел? — передразнил Шмелев. — Тебе водки жалко, а не человека. А впрочем, может быть и прав. Жилось мне с Лилькой хорошо.
— Я и говорю, что хорошо, — заторопился Тюкин. — Такую бабу не сразу и найдешь.
— Да уж! А тебе и подавно. Я ведь тогда джентльменом выглядел. Голубые штанцы двадцать три сантиметра, оранжевые корочки на каучуке… Да что там говорить…
Загудел заводской гудок. Обеденный перерыв кончился.
— Пойдем, что ли? — нехотя поднялся на ноги Тюкин.
Шмель не пошевельнулся. Ему очень не хотелось работать. Подошел сварщик в сдвинутой на голову маске, с электродами в руках:
— Ребята, пойдемте, покажете мне, какие там еще дополнительные крепления в трюме приваривать.
Шмель лениво отмахнулся:
— Иди к боцману. Он покажет. Ты вари как нравится. Чтобы крепко было, а на остальное наплевать…
На трапе показалась голова Феди Шестакова. Шмель быстро соскользнул со шлюпки.
— Ну давай, давай, Тюкин, вечно тебя ждать приходится, — проворчал он и, повернувшись к сварщику, бросил: — Пойдем, работяга. Покажу…
Стало прохладнее. Боцман взглянул на ручные часы. Шестнадцать. Надо кончать работу и идти на занятия. Он собрал инструменты — свайки, мушкеля, зубила, — сложил их в ведро:
— Кончай работу! Все на занятия в рулевую рубку.
Шмелев бросил в Федино ведро ручник:
— Какие там еще занятия? Шабашить надо. Конец рабочего дня. Выдумали тоже!
— Правильно! Шабашить. Никаких занятий. Пусть в рабочее время… — поддержал Шмелева Тюкин.
— И мне тоже на занятия? — спросил Пиварь.
— Всем. Да поскорее. Неудобно капитана заставлять ждать.
Генька презрительно посмотрел на Федю Шестакова:
— Тоже мне начальник нашелся! Дракона из себя разыгрывает. Молод еще. Мой бушлат уже висел на гвозде, когда…
Боцман покраснел. В его светлых глазах загорелись злые огоньки, но он сдержался и рассудительно сказал:
— Слушай, Шмелев. Ты ведь не первый день на судне. Порядки должен знать. Распоряжение капитана. Ясно?
— Иди ты к лешему! Не пойду я.
Боцман усмехнулся:
— Придется тебя, браток, тогда за ручку привести.
Он подошел к Геньке, взял его за руку, сжал. Шмель вскрикнул от боли:
— Пусти, черт!
— Идем, идем, Шмелев. Раз сам не можешь…
Генька попытался вырвать руку, но хватка боцмана была мертвой.
— Хватит. Отпусти. Побаловался!
Федя отпустил Генькину руку. Пальцы на ней побелели.
— Ты понимаешь, Шмелев, — спокойно объяснил боцман, — я правой девяносто два кило выжимаю. На соревнованиях показал. Ну, быстрее в рубку.
Матросы дружно двинулись на мостик.
Карданов провел занятия с командой и отправился искать Бархатова. Ему хотелось поговорить с ним. Старпом брился, когда капитан вошел к нему в каюту.
— Одну минутку, я сейчас закончу. Присаживайтесь, — пригласил Бархатов.
— Не торопитесь. Я подожду. — Карданов опустился в тесное кресло.
Его внимание привлекла приколотая над столом фотография. Молодая, завитая «барашком» женщина, склонила голову на плечо к Бархатову. Такие фотографии частенько можно видеть в витринах третьеразрядных фотоателье.
Пока Бархатов, надувая щёки, скреб лицо безопасной бритвой, капитан разглядывал фотографию. Когда старпом повернулся, Карданов спросил:
— Жена?
Бархатов покосился на стенку, небрежно махнул рукой:
— Жена. Только не моя. Знакомая из Владивостока. Что, понравилась?
Карданов не ответил.
Старпом добрился, попрыскал на себя из мягкого хлорвинилового пульверизатора каким-то одеколоном с очень сладким и резким запахом, быстро вытерся полотенцем, и, придав своему лицу внимательно-почтительное и серьезное выражение, сел на койку напротив капитана:
— Я вас слушаю, Андрей Андреевич.
Карданов секунду помедлил, потом мягко проговорил:
Роман о становлении характера молодого человека, связавшего свою жизнь с морем, о трудных испытаниях, выпавших на его долю в годы Великой Отечественной войны, когда главный герой вместе со своими товарищами оказался интернированным в одном из фашистских портов, о налаживании мирной жизни.
«Корабль идет дальше» — документальная автобиографическая повесть. Здесь нет вымысла — только события, фамилии, факты, сюда вошли также воспоминания автора о четырехлетнем пребывании в баварской тюрьме-лагере в 1941–1945.
Имя писателя Юрия Клименченко известно любителям маринистской литературы по книгам «Штурман дальнего плавания», «Истинный курс», «Неуютное море», «Неспущенный флаг», «Чужой ветер» и сборнику рассказов «Открытое море». Капитан дальнего плавания Юрий Клименченко хорошо знает и любит флот, его людей. В повести «Дуга большого круга» писатель рассказывает о судьбе Ромки Сергеева, одного из главных героев «Штурмана дальнего плавания». Это повесть о капитане, хорошем, честном человеке со сложной судьбой.
«Голубой трансатлантической линией» называют маршрут плавания пассажирских судов между Европой и Канадой.Двенадцать сильнейших капиталистических судоходных компаний обслуживали эту линию. И вдруг в 1965 году неожиданно в Атлантике появился советский теплоход «Александр Пушкин». Все предрекали ему неудачу. «Не выдержит конкуренции», — говорили специалисты.Командовал судном молодой капитан Балтийского пароходства Арам Михайлович Оганов. К январю 1970 года семь судовладельцев сняли свои теплоходы с этой линии.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.
Известный роман выдающегося советского писателя Героя Социалистического Труда Леонида Максимовича Леонова «Скутаревский» проникнут драматизмом классовых столкновений, происходивших в нашей стране в конце 20-х — начале 30-х годов. Основа сюжета — идейное размежевание в среде старых ученых. Главный герой романа — профессор Скутаревский, энтузиаст науки, — ценой нелегких испытаний и личных потерь с честью выходит из сложного социально-психологического конфликта.
Герой повести Алмаз Шагидуллин приезжает из деревни на гигантскую стройку Каваз. О верности делу, которому отдают все силы Шагидуллин и его товарищи, о вхождении молодого человека в самостоятельную жизнь — вот о чем повествует в своем новом произведении красноярский поэт и прозаик Роман Солнцев.
Владимир Поляков — известный автор сатирических комедий, комедийных фильмов и пьес для театров, автор многих спектаклей Театра миниатюр под руководством Аркадия Райкина. Им написано множество юмористических и сатирических рассказов и фельетонов, вышедших в его книгах «День открытых сердец», «Я иду на свидание», «Семь этажей без лифта» и др. Для его рассказов характерно сочетание юмора, сатиры и лирики.Новая книга «Моя сто девяностая школа» не совсем обычна для Полякова: в ней лирико-юмористические рассказы переплетаются с воспоминаниями детства, героями рассказов являются его товарищи по школьной скамье, а местом действия — сто девяностая школа, ныне сорок седьмая школа Ленинграда.Книга изобилует веселыми ситуациями, достоверными приметами быстротекущего, изменчивого времени.