Неутомимый Морошкин - [10]

У Бори за очками глаза стали круглыми.

— Нет, — сказал он тихо.

— Которая с ушами и носом, — сказал Морошкин, — с хвостом-кисточкой.

— Нет, — сказал Боря ещё тише.

— Которая читает и пишет.

— Нет.

— А на пианино играет — хочешь?

— Собака — на пианино? — спросил Боря.

— Да, да, да, — затараторил Морошкин. — На настоящем пианино. Мама выйдет из комнаты, а собака усядется на твоё место и будет за тебя играть. Хочешь?

— Хочу, — сказал Боря.

— Тогда договорились. Вечером, как из сада придём, я к тебе эту собаку и приведу.

— Заводную? — спросил Боря. — Игрушечную?

— Заводную, — сказал Морошкин.

Глава тринадцатая, в которой Морошкину становится особенно грустно

Вечером перед дверью Бориной квартиры стоял Морошкин с собакой. Из-за двери доносилось деревянное постукивание по клавишам. Это Миля выходил на свою ежевечернюю прогулку. Морошкин позвонил. Миля продолжал идти нетвёрдыми шагами. Никто не открывал. Морошкин позвонил снова. Миля споткнулся и упал. Боря открыл дверь и сказал вежливо:

— Проходи, пожалуйста. Дома никого нет. Я один.

Морошкин прошёл в комнату. На раскрытом пианино белела тетрадь с запятыми.

— Хочешь на табуретке покататься? — спросил Боря и поправился тут же: — То есть хочешь в пианино посмотреть?

Морошкин заколебался. Он с удовольствием взглянул бы на городок деревянных молоточков.

— Мамы нет. Так что можно, — сказал Боря, охотно двигая табуретку к краешку пианино.

— Нет, — сказал Морошкин. — Я ведь не за этим. Я собаку привёл. Как и договорились.

Морошкин шагнул в сторону, и Боря увидел сидящую на полу собаку.

— Ты… ведь… говорил… заводная.

— Она и есть заводная, — решительно сказал Морошкин.

— А почему моргает? — спросил Боря.

— Её так завели, что она и моргает, и хвостом машет. В общем, я пошёл, — заторопился Морошкин.

— Погоди! — жалобно пискнул Боря. — А собака?

— А собака у тебя побудет. Как договорились.

— Я… — начал было Боря, но Морошкин уже вышел в переднюю и возился с замком.

— Какой у вас замок странный, — сказал Морошкин.

— Французский, — сказал Боря и открыл замок.

Морошкин быстро захлопнул за собой дверь. Он стоял на площадке и должен был радоваться, что ловко обманул Борю и выиграл время. Но он не радовался. Наоборот, ему было так грустно, что слёзы наворачивались ему на глаза и сквозь эти слёзы он видел мерцающую, переливающуюся Борину маму, которая поднималась по лестнице.

— Мальчик, Боря занимается, так что ты не мешай ему, — сказала Борина мама.

— Хорошо, — кивнул головой Морошкин.

Ему жаль было Борю, самого себя, а всего жальче ему было собаку.

Глава четырнадцатая, в которой все считают, а Морошкин не считает

На другой день после завтрака, когда ребята собирались считать на больших счётах, Боря подошёл к Морошкину.

— Понимаешь, — сказал Боря, — собака оказалась настоящая.

— Почему? — спросил Морошкин.

— Она в уборную ходила, как настоящая собака.

— Да? — тупо переспросил Морошкин.

— Понимаешь, мама просила, чтобы ты сегодня забрал её. Она говорит, что это собака нехорошая.

— Почему нехорошая?

— У хороших, говорит мама, медали на шее болтаются. Если бы у неё была хоть какая-нибудь медаль… Хоть какая-нибудь. Правда, она на пианино совсем неплохо играет, но мама рассердилась. Говорит, даже собака — и та играет, а я не могу. Так что возьми её. Пожалуйста.

Сообщение о пианино поразило Морошкина сильнее, чем намерение Бори возвратить собаку. Ведь к тому, что собаку вернут, Морошкин был готов. А вот к тому, что собака играет на пианино, он готов не был.

— Что же она играла? — спросил Морошкин.

— С листа. Что дадут, — равнодушно сказал Боря. — Так ты придёшь за собакой?

— Приду, — сказал Морошкин.

— А я знаешь какие марки буду собирать? — спросил Боря. — Государства Африки. Мама говорит, что настоящие марочники всегда их собирают. Ты знаешь, что это такое?

— Нет, — сказал Морошкин.

Боря, как видно, хотел объяснить Морошкину всё про государства Африки, но Морошкин пошёл от него прочь.

— Садитесь, дети, садитесь, — сказала Валентина Ивановна, и все стали рассаживаться. — Сейчас будем считать. Два и три — сколько будет?

— Шесть, — выкрикнул Яшка.

— Не шесть, а пять, — сказала Валентина Ивановна.

— Шесть, — настаивал Яшка на своём.

Тут уж все ребята хором сказали:

— Пять!

А Яшка пробурчал недовольно:

— А прошлый раз было шесть.

Лучше всех считал Боря. Он быстро складывал и вычитал, и в конце Валентина Ивановна похвалила его. Боря стал красный. И очки у него запотели. От удовольствия.

А Морошкин совсем не считал. Считай не считай, а оставалась одна Настя. Больше идти было не к кому.

Морошкин подошёл к Насте, когда они гуляли в саду.

— Знаешь что? — сказал Морошкин. — Ты можешь взять мою собаку к себе на один день?

— У тебя есть собака? — удивилась Настя. — Беленькая или чёрненькая? Пушистая или нет? Лысых я не люблю. Лысые блестят, как будто мокрые.

— Моя не блестит, — сказал Морошкин. — Так можешь взять?

— Если не блестит, — сказала Настя, — могу!

Глава пятнадцатая, состоящая из вареников

И вот, как и вчера, как и позавчера, Морошкин снова поднимался по лестнице со своей собакой. Не успел он позвонить, как дверь распахнулась и большая толстая Настина мама стала на пороге.