Неутомимый Морошкин - [11]

— Який гарний хлопчик, — сказала она певучим голосом. — Настя, тэ ж к тибэ.

Выскочила Настя, принялась трясти Морошкина:

— Заходи, заходи, а где твоя собака?

Собака сама выступила вперёд и, не ожидая приглашения, вошла в квартиру.

— Ого, какие гости к нам пришли, — зарокотал чей-то бас сверху. Этот бас был похож на маленький раскат грома, но ничто не предвещало здесь грозы. Ярко светились лампочки во всех комнатах, и во всех комнатах мирно расселись люди.

— Это мой брат, — говорила Настя. — Это друг моего брата. Это мамина подруга, подруга моего брата, это мой папа.

Морошкин поднял голову и увидел круглую голову в бараньей шапке. Морошкин посмотрел на белую майку, шаровары и тапочки, а потом опять на баранью шапку и понял, что это такие кудрявые были волосы у Настиного папы.

— Здорóво! — зарокотал папа и протянул руку, в которой мог бы поместиться весь Морошкин вместе со своей собакой.

— Вареники! Вареники! — закричала из кухни Настина мама, и все разом вскочили и двинулись в кухню.

— Вот, старина, ты вовремя пришёл, — сказал Настин папа, — таких вареников ты ещё никогда не едал.

— Ой, какая собачка! — кричала между тем Настя, она сидела на корточках и гладила по голове собаку. — Ой, какие ушки, ой, какой носик!

У Морошкина закружилась голова. Но он удержался на ногах и твёрдо выговорил:

— Спасибо. Я пойду.

— Ой, какой хвостик, — сказала Настя, — ой, какие лапки!

Морошкин рванулся и вывалился на площадку.

— Заходи, старина, — пророкотал из квартиры бас, и дверь захлопнулась.

Морошкин покачивался. В глазах у него проплывали Настя, её брат, подруга брата и брат маминой подруги. Все они кружились в мареве белых украинских вареников, которые Настина мама доставала из котла огромным черпаком и выпускала плавать по квартире. Где-то ниже всех подруг и братьев, растопырив лапы, висела бедная собака Морошкина.

— Когда же это кончится? — сказал Морошкин сам себе.

Глава шестнадцатая, в которой впервые упоминается медаль

На другой день Морошкин с опаской вошёл в раздевалку. Он огляделся по сторонам, но среди детей, снимающих свои пальтишки, Настю не нашёл. Морошкин быстро разделся, обул тапочки, прошёл в зал и приготовился делать зарядку.

— Построились! — сказала Валентина Ивановна. — Руки в стороны, вверх, вниз. Ещё раз: в стороны, вверх, вниз. Начали!

Морошкин усердно размахивал руками. А у окна так же усердно размахивала руками Настя. Она поглядывала на Морошкина и строила Морошкину всякие рожи; лицо её, похожее на мордочку резиновой обезьянки, то вытягивалось в длину, то раздавалось в ширину почти вдвое. Брови Насти то лезли вверх и залезали на самый верхний краешек лба, а то сползали вниз.

«Вот это да!» — подумал Морошкин.

Едва лишь зарядка кончилась, Настя бросилась к Морошкину.

— Какая собачка у тебя! — закричала она. — Какая у неё шёрстка шёлковая! А мы её вчера купали. Она такая чистенькая стала. Мы её в шампуни купали. А как она вареники ела! Сначала она не хотела, но брат её держал, и мамина подруга ей рот открыла, а я ей вареники запихивала. И тогда она ела. Сначала она и тогда не ела, но потом, когда вареников у неё во рту было уже много, она стала есть. Знаешь сколько съела? Наверное, сто штук. Потом папа сказал, что у неё вареник из уха торчит. И мы больше не стали. Она сытая была. Я её причесала. Знаешь как? Всю шерсть вот здесь собрала и бантик завязала. И одеколоном попрыскала. Ой, как она смешно чихала! Я ей под хвостом попрыскала, она так стала по квартире бегать! Я её тогда запеленала и лентой завязала — бо-ольшой бант!..

Морошкин рванулся и выскочил в раздевалку. Из раздевалки, как был, в тапочках и фланелевой кофточке, он вырвался на улицу и побежал. Ветер дул ему в спину и подгонял: быстрее, быстрее. Ноги Морошкина не касались земли, им не нужно было сгибаться в коленках, потому что не ноги, а ветер нёс Морошкина вперёд. И он совсем не запыхался, когда добежал до своего дома и взлетел по лестнице на последний этаж. Он забыл, что в квартирах, как правило, есть звонки и, чтобы попасть в квартиру, надо нажать кнопку. Морошкин барабанил в дверь кулаками. Он топал, стучал, колотился, но из-за двери не доносилось ни звука. Морошкин прислушался. Безмолвная тишина царила в квартире. Морошкин опустился на пол и заплакал. Ведь он не знал, жив ли ещё запелёнатый, начинённый варениками и облитый одеколоном пёс.

Вдруг глухое урчание лифта раздалось на лестнице. Распахнулись двери, и на площадку вышли испуганные Валентина Ивановна, Настя, Яшка, Боря и другие ребята.

— Открой, Настя, дверь, — сказала Валентина Ивановна.

Настя достала ключ, сунула его в замочную скважину и повернула. Дверь открылась. На пороге, целый и невредимый, сидел пёс Морошкина. Кажется, он улыбался счастливой улыбкой, глядя на своего хозяина.

— Можно, мы возьмём его с собой? — спросила Настя.

— Можно, но только не сегодня, — сказала Валентина Ивановна.

Она натянула на Морошкина пальто, обула ботинки и сказала:

— Идёмте, ребята.

И все ребята начали спускаться с лестницы. Последним спускался с лестницы пёс.

— Если бы у этой собаки была хоть какая-нибудь медаль… — сказал Боря, когда ребята вышли на улицу.