Неуловимая наследница - [18]

– А все-таки подумайте, – на прощание сказал ей Иван Ильич и всунул в руку картонный прямоугольничек – визитку. – Если перемените решение, звоните. Я буду ждать.

Ольга, не дослушав, быстро вышла из кабинета. Василий Андреевич куда-то делся, и хорошо, наверное, что не попался ей под горячую руку. А то она высказала бы ему, каково это с его стороны – бросать ее прямо в пасть этому пыльному дядьке, даже не предупредив. Надо же, что придумали – сексотку из нее сделать. Тьфу! Надо Машке рассказать, вот она обалдеет!

Она спустилась по широкой мраморной лестнице. На ходу кивала знакомым, обменивалась парой фраз.

– Вернулась? Ну, с золотом тебя. Так держать!

– Спасибо! Теперь все силы на олимпиаду.

На улице сыпал мелкий снег. Небо было серым, как только что разговаривавший с ней фээсбэшник, стыло над Москвой, не давая выглянуть солнцу. Надо было, наверно, заехать домой, показаться после соревнований, постирать одежду. Но делать этого решительно не хотелось. Мать начнет пилить – у нее уж найдется, за что, несмотря на то что Оли месяц не было, отчим, боявшийся к ней подходить после того случая, как Оля в ответ на замах, выкрутила ему руку и, впечатав лицом в стену, пригрозила: «Еще раз сунешься, убью!», будет фыркать из своего угла и поглядывать сальными глазами, думая, что она не замечает. А на базу нельзя, там ремонт сейчас… И к Машке не стоит, пусть наговорится со своей обожаемой Анечкой после разлуки. Оля, подумав, решила, что домой все же зайдет, вещи в машинку забросит, а потом отсидится у Витька. Тот сейчас уже большой человек, в медучаге учится. Предки его не трогают.

Она плотнее запахнула пуховик, купленный на соревнованиях по эстафетным гонкам в Словакии. Мать едва не удавилась от жадности, когда Оля заявилась в нем домой три месяца назад.

– В семье денег в обрез, а ты шикуешь, бесстыжая, – распиналась она. – Чем тебе мое пальто старое не угодило? Его еще носить и носить.

– Вот ты и носи! – огрызнулась Оля.

А через два дня силой отобрала пуховик у матери, уже собравшейся тащить его в комиссионку.

– Петя, – вопила та, когда Оля, поймав ее в коридоре, яростно выдирала из пакета аккуратно свернутый и засунутый туда пуховик. – Петя, спасай! Эта оторва меня сейчас прикончит.

Отчим поначалу вроде сунулся на крик. Но поймав на себе дикий Олин взгляд, не посмел подходить ближе, проворчал:

– Как вы мне осточертели обе.

И ушлепал тапками обратно в комнату.

Наверняка какая-нибудь подобная сцена ждет ее и сегодня. Черт!

Застегнув пуховик, натянув на голову вязаную шапочку и закинув на плечо спортивную сумку с вещами, Оля сбежала по ступенькам и обогнула здание, решила срезать путь через сквер. Уже начинало темнеть, сгущались подслеповатые зимние сумерки. Сквер был запущенный, фонари горели через один, но так было быстрее до метро.

Того, что к ней пристанут какие-нибудь хулиганы, Оля не боялась. Рослая и сильная, она не раз уже получала шанс убедиться, что может постоять за себя. Один придурок из сборной, Олег, кажется, – Оля не помнила точно, как его звали, потому что в прошлом году этот пацан ушел из спорта, – как-то попытался пристать к ней на соревнованиях. Зашел вместе с Олей в гостиничный лифт, схватил, облапал и зашипел в ухо:

– Раздевайся!

Оля тогда не растерялась, хоть и была младше этого бугая на три года. Сказала:

– Сейчас!

Нажала на кнопку «стоп», а когда лифт замер между этажами, с разворота ударила Олега по голове тяжелым «гриндерсом». Тот, не ожидавший отпора, засипел, осел по стене на пол. Оля же, осатанев от ярости, принялась бить его тяжелыми ботинками, пока тот только постанывал и пытался прикрыть локтями лицо.

Потом, выпустив ярость, снова нажала кнопку этажа, ухватив избитого Олега за затылок, вытолкнула его из лифта и пригрозила на ухо:

– Только вякни кому, и я всем расскажу, как тебя отделала.

Униженный бедолага затрусил от нее прочь по коридору, утирая кровавые сопли. И до конца соревнований больше не проявлялся. Молча таскался в хвосте группы, надвигая шапку пониже на синюю рожу, а потом и вовсе ушел из сборной.

Больше Оля его не видела. Но уверенность в том, что справится, если кто вдруг решит на нее напасть, сохранила. А потому бесстрашно ходила одна по темным улицам и пустынным скверам.

Оля даже не поняла, что произошло. Она свернула на пустынную дорожку, разбежавшись, проехалась по раскатанной ледянке, и вдруг навстречу ей из кустов вышли двое и, не говоря ни слова, схватили летевшую на них по льду, раскинув руки, Олю. Технично, профессионально скрутили и поволокли через те же кусты к низкой ограде, за которой – Оля успела увидеть – пыхтела, выдавая сизые облачка дыма из выхлопной трубы, вишневая «девятка».

– Эй, вы кто? Пустите! – выкрикнула она, наконец опомнившись.

И тот, что держал справа, зажал ей рот широкой ладонью. Зря он это сделал, честно говоря. Еще секунду назад Оля не воспринимала происходящее всерьез, даже испугаться пока не успела. Слишком уж все было буднично и быстро. Но теперь, когда чужая лапища давила ей на губы, мешая дышать, перед глазами мгновенно всплыло багровеющее лицо Саши, бессильно скребущие пол пальцы, глаза, выкаченные из орбит, предсмертный хрип. Сознание заволокло ужасом, окружающий мир завертелся вокруг в бешеном хороводе. А тело, тренированное, спортивное тело, утратив контроль со стороны мозга, начало действовать само. Выкрутилось, вывернулось, заехало локтем одному из напавших в солнечное сплетение, другого изо всех сил треснуло ботинком по голени. Почуяв, что хватка ослабла, рванулось изо всех сил, кинулось прочь.