Неугасимые зарницы - [31]

— Убили твоего деда... Убили, изверги, бедного Федора...

— Значит, он воевал!

— Да нет, детка, не воевал твой дед. Для войны он был негожий...

— Как же это? Не воевал, а убили? Может, вы его с кем-нибудь спутали?

— Вот так! — обиделась бабка Ганна. — Спутала, значит. Разве я не знаю, не помню Федора Негоду? Он же с моим покойным мужем, Грицьком, дружил, да еще и родня какая-то. Чуть ли не каждый день ходили один к другому — соседи ж мы были. И сейчас как живого вижу: молодой, с лица хоть и не красавец, а пригожий, как и ты, белочубый, со столярным карандашом за правым ухом. Когда ни пойдешь к нему, все, бывало, что-то мастерит... Одним словом, хороший, работящий был человек. А вот для войны негожий. Сколько помню — все перевальцем ходил, на обе ноги прихрамывал, даже больно было смотреть... Его еще ребенком в гражданскую заваруху махновская тачанка переехала на улице. Нутро, руки и голова остались исправные, а ноги покалечило...

— Так за что же тогда его убили? За что?

— Ой, деточка, разве ж те звери доискивались причины?.. Ненавидели они нас, за людей не считали, а больше от страха лютовали...

Бабка Ганна, вспомнив прошлое, заплакала, и Петрик ни о чем больше не стал ее расспрашивать. Да и что толку от тех расспросов? Сказано же, что дедушка «негожий» для войны, что его убили просто из ненависти. Так что нет у его дедушки Федора никаких подвигов, и нечем ему, Петрику, сейчас похвастаться перед всем классом.

— Ну, говори же! — зашумели ученики. — Воевал же твой дед, ты же рассказывал недавно...

— Нет! — крикнул Петрик.

Четвероклассники тут же притихли. Чтобы кто-то мог не воевать в ту самую страшную войну, как сказала Лиля Ниловна. Да разве такое могло быть?

— Негода неправду говорит! Он просто не любит выхваляться, — стали на защиту Петрика его верные друзья. — Дедушка его воевал, он у него герой…

— Нет! Нет!.. — сквозь слезы крикнул Петрик и выскочил из класса.

Ему было так стыдно за своего «негожего для войны» деда и за свое хвастовство перед друзьями, что он готов был провалиться сквозь землю. Конечно, теперь все станут над ним насмехаться. Нет, в школе появляться больше нельзя. Надо сегодня же сложить свои вещи в рюкзак, сказать бабушке Ганне, что их класс везут куда-то далеко на экскурсию, а самому уехать к родителям. Адрес у него есть. Станет жить с родителями в палатке, поступит там в какую-нибудь школу, где его никто не знает, и все будет хорошо.

Домой он вернулся под вечер. Переступил порог и увидел на столике в коридоре свой портфель. Но ведь он же оставил его в классе. Кто же принес?..

— Хорош, нечего сказать! — стала журить Петрика бабушка. — И от кого это ты такого норова набрался? Я в каждом письме хвалю тебя родителям, пишу, что ты почтительный, а ты вон каков! Где это видано — всю школу переполошил! Учительница твоя уже два раза прибегала. Чуть не плачет, бедная. Портфель вон твой принесла. Постыдился бы...

Петрик стоял посреди коридора, виновато смотрел себе под ноги и молчал. Он был уверен, что Лиля Ниловна не жаловалась на него, а доверчивая бабушка Ганна конечно же рассказала ей все домашние истории, в том числе и о негожем для войны дедушке Федоре.

— Иди на кухню обедать, — вздохнула бабушка Ганна.

Петрик был голодный и не стал отказываться. Ел молча, торопливо.

Вдруг раздался телефонный звонок.

— Беги, это снова твои звонари, — буркнула недовольно бабушка.

Но Петрик не двинулся с места. Тогда бабушка сама вышла в коридор, и Петрик услышал, как она кричала кому-то, будто глухому, в трубку, что все в порядке, что «скиталец уже дома». Возвратившись на кухню, она сказала:

— Я как следует и не разобрала, с кем говорила... Наверно, это была твоя учительница...

Петрик молчал. А бабка Ганна уже совсем миролюбиво стала говорить о понравившейся ей Лиле Ниловне:

— Намучилась она, бедная, сегодня с тобой... И на меня страху нагнала. Влетела неожиданно, будто пташка ударилась в окно. Вижу — портфель твой у нее в руках, у меня все и оборвалось. Нельзя, детка, пугать так людей, которые тебе добра желают. Да хотя б была для этого причина, пусть бы уж, а то, вишь, деда своего устыдился, не угодил, вишь, покойный — не герой... Не всем в героях ходить. Главное — хорошим человеком быть. А за своего деда ты можешь не стыдиться, ведь оно если вдуматься, то, может быть, и не каждому герою было бы под силу то, как повел себя покойный Федор Негода...

Эти слова сразу взбодрили Петрика. Он вдруг услышал, как за окном между ветвей старых тополей весело перекликаются скворцы. Увидел, как над крышами высотных домов снуют упругие, словно вырезанные из жести, ласточки, а в синей глубине неба клубится след от реактивного самолета, похожий на какой-то сказочный мост, позолоченный вечерним солнцем.

Петрик расправил плечи, поднял голову: он горел нетерпением скорее услышать то, чего до сего времени не знал о своем дедушке Федоре.

Бабка Ганна, вспоминая самый черный день в своей жизни, замерла у края стола.

...В тот день у них в семье случилось большое горе — умерла свекровь. Всю ночь боролась со смертью, хотела дождаться сына, чтобы в последний раз взглянуть на него.