Нет примирения! - [7]

— А ну вас к лешему с таким отдохновением! Голова наутро трещит, во рту погано, и на занятиях в институте сплю.

При этом он еще добавлял, что сказал какой-то там выдающийся грек по поводу здоровья и ума, и уходил в библиотеку.

Сергей остался в одиночестве, А немного спустя и он стал «философствовать» иначе:

— Озон, братцы, укрепляет нервы. Дышите озоном. Гуляйте.

Дело в том, что как раз к этому времени он обнаружил, что не может без белокурой Лены успешно «укреплять нервы», и каждую свободную минуту они вместе дышали озоном.

Дни получки уже не отмечались.

Но тут вдруг получилась осечка с Павликом.

Начальник цеха негласно дал указание мастерам всячески содействовать бригаде. Александр это обнаружил и заявил:

— Никаких поблажек! Обойдемся без тепличной обстановки!

Вот Павлик и налетел на бригадира:

— А почему отказываешься? Быстрее же норму перекроем!

Услышать такое от Павлика было удивительно. Обычно он меньше, чем кто-либо другой, интересовался нормами и заработками. Конечно, и тут он заботился не столько о своем заработке, сколько о первом месте для бригады. Но все равно было бы нечестно пользоваться незаконными льготами, чтобы приобретать популярность в цехе и на заводе. Ребята прямо так и сказали: нечестно! А Максим добавил:

— Криво мыслишь, Павлуха! И кто на тебя влияет?

— Никто! — буркнул Павлик. — Ну, ошибся. С тобой не бывало?

Все промолчали. Ошибаться может каждый — это верно. Но намек Максима поняли. Давно уже заметили, как живут родственники Павлухи — тетка и дядя. Ссорился он с ними, стыдил их, но, видимо, невольно отразилась и на нем их манера всегда выставлять на первое место чистую прибыль от любого дела, какое бы они ни начинали. Обидно, должно быть, показалось Павлику, что могли так подумать о нем ребята. Расстроился он тогда очень сильно, но к теме этой не возвращался, а бешено принялся за работу — даже больше всех приложил ума к новому методу сборки…

Впрочем, и методом не назовешь то, что сделали, — не велико открытие: просто распределили между собой кое-какие операции, получился свой «микроконвейер». Но с этого момента бригада уже превратилась немножко в производственную единицу.

Парторг Кропотов узнал об этом, пришел, посмотрел, похвалил:

— Молодцы! Думайте еще.

А думать было о чем… И смутное волнение не покидало Александра даже в те минуты, когда, кроме безоблачной радости, казалось, ничего и не существовало… Даже вчера в клубе при получении знамени!

Ну вот хотя бы — почему они получили звание?

За что? За то, что добросовестно трудятся? Учатся? Занимаются общественной работой?

Но ведь и раньше это делали!

А звание громкое. И всем вокруг, безусловно, кажется, что достигли ребята какой-то особенной, значительной вершины. И ведь надо, чтобы не получилось, как в еще не дописанной сказке: подошел мальчик к домику с золотыми стеклами, а стекла-то не сверкают — обыкновенные! Надо, чтобы все-таки засверкали стекла! Надо зажечь настоящие, большие огни! Но как? Что для этого сделать?

Как еще жить?

…Верещит сверло, медленно входит в металл и вдруг со слабым толчком подается вглубь, крутится еще неистовее.

Александр выключает дрель.

Но в ушах продолжает звенеть. Разносится по цеху сигнал. И стихает гул моторов, четче слышатся людские голоса. Кончилась смена.

Ребята собирают инструменты, сдувают с верстаков воздухом из шланга стальные опилки, переговариваются, шутят с немолодой женщиной в синем халате, ловко орудующей щеткой.

— Кончайте, кончайте! — говорит она. — Отработали на сегодня!

— А вы не командуйте, тетя Фрося! — смеется Сергей. — Не то мы вас вовсе в отставку: без вас чистоту соблюдем!

— На мой век грязи хватит, — не теряется уборщица. — Один он чего стоит, — кивает она на рабочее место медлительного, лоснящегося от пота толстяка. — Взяли бы хоть его в свою бригаду, порядку поучили!

Весело отзывается Максим:

— Хотите, и вас возьмем?

— Товарищи! — доносится сверху звонкий голос. — Все, как один, на воскресник!

Посмотрев на кран, Максим подмигивает Сергею:

— Белокурый вождь прямо с неба указывает!

Лена спускается по железной лесенке, тоненькая, хрупкая, в красном берете, в черном комбинезоне, и, на ходу перебрасываясь с девчатами короткими репликами, подходит к Александру и ребятам:

— Вы на товарный двор! И ты тоже! — обращается она к Свиридину, увидев, что тот сложил инструменты, обменялся с длинным Салимжаном рукопожатием и собрался уходить.

— Нет уж, комсорг, — ответил Свиридин. — Я не могу. Комсомольцев своих мобилизуй, а я…

— А воскресник для всех! Когда голосовали — руку поднимал?

— Руку поднять не трудно…

Лена заволновалась:

— Опять увильнуть хочешь?

— Почему шумите, Минаева?

К спорящим подошел старый мастер, усатый Илья Фомич. В руке у него сложенные веером, исписанные карандашом бланки-листки.

— Митингуете все?

— Да вот, Илья Фомич! — принялась объяснять Лена. — Свиридин отказывается…

— Во-первых, я не отказываюсь, а не могу, — поправил Григорий. — А во-вторых, сбор лома — дело сугубо добровольное…

— И денег за него не платят, — в тон Григорию проговорил Максим.

Вокруг засмеялись, но за Григория вступился Салимжан:

— Двойной удар, мяч из игры! Заклевали человека! А может, ему и вправду надо?