Нет ничего невозможного - [13]

Я встаю и выхожу, чтобы подняться на какую-нибудь из ближайших гор. Я не получал на это разрешения, и вполне возможно, что усталость в дальнейшем снизит мои возможности в покорении той вершины, ради которой я приехал. Но, честно говоря, я больше не могу терпеть и ненавижу терять время.

Глава 2. Мой дом — это горы

* * *

У меня нет «своего места». Я не могу показать пальцем и твердо сказать: «Мой дом — вот тот, между пригорком на севере и долиной на юге». Есть много мест, где я чувствую себя почти как дома, но полностью своим ни одно из них не считаю.

Я вырос в перевалочном пункте, окруженный альпинистами, лыжниками и туристами, которые останавливались у нас по дороге. Думаю, потому я и стал бродягой, что с самого детства жил в месте, которое по большому счету не принадлежало никому.

В общем представлении свой дом — это физическое пространство, будь то здание, район, поселок, город или страна; иногда, думая о доме, мы представляем себе буквально четыре стены одной комнаты. Дом — это место, входя в которое ты узнаёшь запах свежевыстиранного белья, зажарки к супу или пшеничных полей. Это один и тот же ясный лунный свет, который падает по вечерам через окно и рисует хорошо знакомые тени. Это возможность встать ночью, если понадобится, и сориентироваться, не зажигая света. Но для меня все эти ощущения разрозненны, ведь мой дом состоит из отдельных конкретных пространств, в которых мне комфортно находиться. Я приезжаю в Сердань и быстро понимаю, что я дома, но стоит моргнуть, и мираж исчезает. Возвращаюсь в Шамони и благодаря запаху осени опять чувствую себя дома, но и это очарование быстро разрушается. Расслабленность родного дома на миг обволакивает меня в Непале. Много раз бывало, что в путешествии по незнакомой стране я ощущал себя более на своем месте, чем в доме, который купил и сделал своим и в котором иногда все же чувствую себя гостем.

Наверное, быть дома — это проводить время с теми, кого любишь. Быть дома — это смеяться и заниматься любовью. Чувствовать комфорт в одиночестве и плакать, не беспокоясь, что кто-то увидит. И если вспомнить все кусочки мира, где я на своем месте, я понимаю, что у них есть нечто общее: все они в горах.

Источник моей головной боли — в том, что я удалился от дома. Массовые забеги, с огромным количеством людей и шумом, похожи на города. В последнее время они стали моим привычным ландшафтом, но в них я — не дома.

Я всегда находил покой в одиночестве. Для меня трое — это толпа. И в семье, и в компании друзей я всегда чувствовал себя некомфортно, нестабильно. Мне нравится быть с людьми, но только чуть-чуть и иногда. В нашем таком социальном мире, где все связаны со всеми, мне никогда не хотелось принадлежать к той или иной группе.

В детстве я думал, что, когда вырасту, хотел бы жить в уединении, в доме, затерянном в горах, чтобы дорога до любого обитаемого места занимала не меньше часа. Я даже нарисовал план: одна комната для сна, другая — для хранения спортивного снаряжения, кухня со столом. В окружении природы мне не нужна была бы ванная комната, чтобы от кого-то скрываться; я представлял себе, что каждый день смогу наслаждаться, удовлетворяя свои базовые потребности, фантастическим видом, намного более вдохновляющим, чем стены из белого кафеля.

В Шамони мои мечты грубо столкнулись с реальностью. Из-за небольшой площади и огромного разнообразия людей мужчины и женщины там объединяются во что-то вроде групп, а сама по себе принадлежность к группе заставляет их думать, что одни из них лучше других. Я не просил, но меня приписали к шайке ультратрейлеров. Я не сказал ни да, ни нет: с одной стороны, я не то чтобы получил официальное удостоверение, а с другой — не озаботился тем, чтобы снять с себя ярлык члена «клуба». У меня была слишком сильная жажда активности, и, за исключением моментов, когда я уступал напору кого-то из журналистов или спонсоров, я ни разу не ходил в бары, рестораны или другие места, где люди собираются, чтобы поговорить и утвердиться в своей принадлежности к избранным. Эту принадлежность они демонстрируют своей речью, манерой одеваться и выбором мест, которые посещают.

Я поехал жить в Шамони только потому, что это мистическое для меня место. В детстве я прочитал о нем множество историй. Оно не удалено от всего мира — напротив, Шамони находится в центре Альп, с прекрасным сообщением. Но для меня это место было символичным, позволяющим проживать настоящие приключения и прогрессировать в горных видах спорта. Прекрасное место, чтобы возобновить свою связь с горами.

Впервые я поднялся на Монблан еще подростком, и легкое удовлетворение от покорения вершины не компенсировало того, каких усилий это стоило. Это было ужасно. В первый день, в жутко жестких ботинках и с тяжеленными рюкзаками, мы поднялись до перевалочного пункта, где пытались поспать среди тракторного храпа десятков альпинистов. Когда вскоре после полуночи мы оттуда вышли, стоял кусачий холод, и приходилось все время останавливаться — постоянно кто-то уставал, хотел попить, перекусить или сделать фотографию. Наконец на заре мы дошли до вершины. Спуск был еще хуже: ботинки сдавливали ноги, было очень жарко, а у меня разболелась спина. Создавалось впечатление, будто мы возвращаемся с войны, — а мы всего лишь поднялись на горный пик.