Нет худа без добра - [9]

Еще в статье было написано, мол, «журнал „Тайм“ признает, что сейчас, чтобы вопрос о Тибете попал в новости, надо, чтобы президент США возмутил Пекин встречей с далай-ламой или знаменитый человек вроде Ричарда Гира начал сбор средств».

Когда я прочитал это, то был потрясен: Вы, мой друг Ричард Гир, влиятельнее президента США, потому что его даже не назвали по имени, а Вас назвали.

Интересно, что ты чувствуешь, если ты более знаменит и влиятелен, чем Барак Обама?

Я понял также, что, устроив званый обед, Вы можете сделать для далай-ламы больше, чем буддистские монахи, заживо сжигающие себя. Их жертва остается почти без внимания, потому что они никому не известны, а то, что Вас благословил далай-лама, было напечатано в «Хаффингтон пост».

Вы, Ричард Гир, влиятельный человек.

Я рад, что в этот трудный период моей жизни решил довериться именно Вам. Чем больше я узнаю о Вас, тем лучше я понимаю, что мама была права, сохранив Ваше письмо в ящике для нижнего белья. Возможно, она знала, что мне понадобится Ваш совет, когда ее уже не будет, и хотела, чтобы я нашел Ваше письмо и понял, что это ключ. Получается, что она все еще помогает мне, устроив так, чтобы мы с Вами переписывались.

На сайте, который называется «Тибетское солнце», я прочитал (и записал в свой блокнот для интересных вещей) следующее: «Сообщают, что бывший буддистский монах, который поджег себя на прошлой неделе в знак протеста против китайского правления в Тибете, умер от ожогов. Это уже двенадцатый тибетец с марта этого года, протестующий таким образом против пекинской политики. Семеро из них, согласно сообщениям, умерли».

Двенадцать монахов сожгли себя ради того, к чему стремитесь и Вы.

Разумеется, это напомнило мне о двенадцати учениках Иисуса Христа, включая моего тезку Варфоломея (которого иногда называют Нафанаилом).

Я подумал, что, может быть, Вы, Ричард Гир, современный буддистский Иисус Христос.

Интересно, а Вы никогда не думали о том, чтобы сжечь себя, раз Вы тоже буддист? Представляете, какой шум подняла бы пресса?! Все во всем мире были бы как громом поражены, если бы знаменитый голливудский актер и филантроп Ричард Гир совершил самосожжение.

Представляете, какое бы это произвело впечатление!

Это была бы Ваша самая знаменитая роль!

Но я от всей души надеюсь, что Вы не предадите себя огню, потому что я ведь только-только начал переписку с Вами. Я хотел бы продолжить этот разговор, так что, пожалуйста, не идите путем тибетских монахов. Я думаю, живой Вы можете сделать гораздо больше, чем мертвый, и похоже на то, что их жертвы бессильны против Китая. И ведь есть еще Ваше письмо-ключ, найденное в мамином ящике для нижнего белья. Может быть, Вам предназначено помочь не только далай-ламе, но также и мне, Бартоломью Нейлу. Ваше самосожжение никак не поможет мне в текущий момент, – по крайней мере, я не вижу, каким образом оно могло бы помочь.

Никто в Соединенных Штатах даже не знает, что эти монахи приносят такие колоссальные жертвы, и их судьба приводит меня в уныние.

«Жизнь – дерьмо», – говорит мой консультант по утратам, молодая рыжеволосая Венди, всякий раз, когда наш разговор заходит в тупик.

Это ее стандартная фраза по умолчанию.

Мудрость, предназначенная для меня.

«Жизнь – дерьмо».

Когда она говорит это, то как бы притворяется, что нас с ней связывает не ее работа, а человеческая дружба. Мы как бы пьем пиво в баре вроде друзей, которых показывают по телевизору.

«Жизнь – дерьмо».

Она произносит это даже шепотом, как бы понимая, что не должна мне говорить это, но хочет, чтобы я знал, что ее оптимистический тон и позитивные утверждения – это притворство, часть игры.

То же самое, что быть птичкой.

Я соединяю воображаемыми линиями веснушки на ее лице, чтобы получались картинки, такие новообразованные созвездия. Если очень постараться, то можно нарисовать сердце.

Лицо у нее овальное.

Глаза ее иногда бывают как майское небо в субботний день, а иногда они такого же цвета, как льдина с белым медведем.

Она красива, как маленькая сестренка.

Но вернемся к монахам. Я не уверен, что поджег бы себя ради какой бы то ни было цели, и иногда меня беспокоит, что я не верю во что-нибудь настолько, чтобы теперь, когда мне не надо больше заботиться о маме, внести значительный вклад в общее мировое дело.

Иногда мне хочется, чтобы у меня была цель и были чувства, какие Вы, наверное, испытываете в отношении возвращения далай-ламы в Тибет, но мои чувства никогда не достигали такой интенсивности.

До сих пор я обычно был удовлетворен, проводя время с мамой, и она тоже говорила, что проводить время вместе со мной – это замечательно.

Она говорила, что я ей нужен, и мне было приятно, что я нужен.

Она никогда не давала мне понять, что я должен делать что-то еще в жизни – например, зарабатывать деньги или пить пиво с друзьями в баре, – и иногда я беспокоюсь, не было ли ее нетребовательное отношение ко мне ошибкой, особенно при воспитании сына, растущего без отца.

Теперь, когда мамы больше нет с нами, я думаю, не пора ли мне найти что-нибудь, что вызывало бы у меня сильные чувства. Прежде, чем мне исполнится сорок лет. Я хотел бы выпить пива с другом в баре – хотя бы раз.