Нет дороги назад - [21]

– У меня есть предложение к вам.

…

– Эти – они враги вам не меньше чем мне. Если мне потребуется помощь муджахеддинов в борьбе с этой мразью – я могу рассчитывать на вас?

Шейх снова ничего не ответил

– Я не жду от вас ответа сейчас. Я в Кабуле, меня несложно найти. Если ко мне придет Салам – я пойму, что он от вас. И клянусь честью, позабочусь о том, чтобы он вырос достойным человеком и воином. Если вы сами – положили свою жизнь на пути Аллаха – спасите хотя бы его. Возможно, вам это зачтется…

Шейх ничего не ответил. Он что-то гортанно крикнул, к нему подбежали двое боевиков из личного джамаата. Он начал объяснять что-то, один переспросил. Они говорили быстро, на пушту – он мне знаком, но мне знаком "городской" пушту, а не диалект долины Сват, на котором они говорили. Шейх раздраженно накричал на переспросившего, потом показал на тропу

– Они отведут тебя до дороги. Пусть нас рассудит Аллах…

Обратный путь до деревни – прошел быстрее, потому что я знал путь и шел по нему быстрее, к тому же он шел с горы, а не в гору. Я понимал, почему один из моджахедов переспросил, и почему так разозлился шейх. Моджахед спросил, действительно шейх хочет, чтобы они отвели неверного до дороги а не убили – а шейх раздраженно подтвердил приказ. И все равно – я каждую минуту ждал выстрела, не верил, что выпустят.

В деревне – моджахеды нашли транспортное средство. Старый трехколесный мотоцикл с большой открытой платформой сзади. Такие здесь использовались для перевозок, они проходили по дорогам, которые не выдержат давления груженого грузовика, а их двухтактные моторы питались самой дрянной соляркой. Сзади, на голый металл бросили груду тряпья – и так грузовой мотоцикл превратился в пассажирский.

На обратном пути я замерз, как не замерзал до этого, буквально заледенел. Совершенно отмороженный мотоциклист (все мы в руках Аллаха, исламская интерпретация пословицы "кому суждено быть повешенным, тот не утонет") – гнал по узкой горной дороге на неошипованных шинах со скоростью километров сорок, вскрикивая что-то лихое на каждом повороте. От ледяного ветра – я буквально задубел и держался из последних сил. У моих провожатых заиндевели бороды, и один из них, кажется, читал ду`а, чтобы выбраться живым и невредимым из этого адского тарантаса. Если молодой наездник мотоцикла решил произвести на нас впечатление – ему, черт возьми, это хорошо удалось.

Нас еще и трясло.

Потом – трясти перестало и я понял, что мы выскочили на трассу. Над трассой на Кабул – постоянно висел запах дизельной гари, тоже известная примета…

– Приехали…

– Да спасет вас Аллах на вашем трудном пути… – проговорил я, протягивая руку своим злейшим врагам

Моджахеды помялись. Потом – руку пожал один, затем и другой

– Иди с миром, неверный…

Трещащий как пулемет тарантас – местные обычно потрошили глушитель, чтобы добавить немного мощности – а я побежал (чтобы согреться, хотя бегом это можно было с трудом назвать) в другую.

Был ли у меня жучок? А сами как думаете…

Идущий в сторону Кабула Датсун с мощным багажником на крыше – свернул с дороги и затормозил, поднимая снежную пыль. Я побежал следом…

– До Кабула подбросите, уважаемый?

– Садись…

Человеком, закутанным в яркую, клетчатую куфию за рулем – был Араб. Больше – я не мог никому довериться…

– Назад садись… – сказал он, управляя машиной.

Я полез назад. Там была спортивная сумка с кучей чертовски приятных, самых лучших вещей, которые мне были нужны сейчас. Носки и варежки, связанные руками из собачьей шерсти и верблюжье одеяло. Только сейчас, оказавшись в тепле – я понял, как я замерз. Большой термос, в котором был сваренный по-бедуински крепкий соленый чай с жиром, густой как молоко – вкус отвратительный, но чай был горячий, и только жители Востока знают, насколько он полезен: мертвого поднимет. И лепешки, отличные местные лепешки из земляной печи, и большая банка с урбешем[20]- три ложки которого достаточно, чтобы наесться.

– У казаков баньку истопили… – сказал Араб, не отрываясь от руля – а мне веники прислали, с эвкалиптом. Есть или пустышка?

– Есть… – с полным ртом, совершенно позабыв о всех правилах этикета ответил я – еще как есть. Там и поговорим.

Где же еще говорить, как не в бане? Ни один жучок такого не выдержит…

– А с тобой кто?

Сидевший рядом с Арабом, на переднем пассажирском парень обернулся – и я узнал его по глазам. Они уже не были затравленными, как в горящем пламенем расового погрома Лос-Анджелесе, где он умудрился посадить себе на хвост полицию Эл-Эй, спецназ американского Морфлота, а потом еще и с десяток негритянских отморозков.

Потом я его еще встречал, и не раз

– Салам алейкум, эфенди – жизнерадостно сказал он – та санга ее?[21]

– За ха ям, манана… – проворчал я, отхлебывая чай – пару фраз из разговорника зазубрил и думаешь, уже аскер? Чего тут делаешь?

Парень пожал плечами. Мы с ним не виделись – с операции по ликвидации генерала Абубакара Тимура. Он тогда вел десантную группу.

– Стреляли… – ответил он фразой из кинофильма

– А то, что на тебе смертный приговор Шуры за Тимура висит, это как?

– Так все мы смертники… – беззаботно ответил он – когда кому суждено, Аллах знает. Женился, все надоело, решил это… – парень подобрал слово – поазардовать. Да и должки старые отдать не мешало…