Несущая свет. Том 3 - [10]

Они стояли одни на площадке, выложенной плитами из белого мрамора и располагавшейся в западной оконечности сада, окружавшего со всех сторон особняк Марка Юлиана. Сам Марк остановился между двумя скульптурами, установленными у невысокой ограды: головой амазонки на герме[2] работы Фидия[3] и бюстом Зенона[4] основателя стоической школы философии. Диокл обратил на это внимание, и ему в голову пришла мысль, что если бы он был художником, то изобразил бы своего хозяина именно в таком виде: между мифической варварской женщиной-воительницей, создающей хаос, и Зеноном, большим почитателем порядка. Ему казалось, что Марк Юлиан должен выбрать что-то одно, иначе он сойдет с ума.

Перед ними был крутой спуск с Эсквилинского холма[5]. Город, который Марк Юлиан любил и ненавидел, был окутан красивой, красно-золотой дымкой, исходившей от солнца, опускавшегося в невидимое море. Холмы, облепленные различными строениями, виднелись сквозь какой-то волшебный свет. Эта химерическая сцена вполне могла принадлежать времени основания города, когда все возносили молитвы перед рогатым храмом Дианы, а возможно, это был один из снов Морфея или царство мысли какого-нибудь зачинателя нового направления философии.

«Ты болен, — обратился Марк Юлиан мысленно к городу, словно к живому существу. — Болен и медленно, так медленно, что никто не замечает, умираешь. Ты отошел слишком далеко от целей, определенных при твоем основании, и заблудился. А ведь твоим источником должна была стать чистая, неиспорченная, щедрая природа. Так об этом сказал Изодорий. Центр империи постепенно погружается в цепкие объятия сна, из которого нет возврата».

— Не знаю, дошли ли до нее мои известия? — продолжал Марк Юлиан вслух. — Наверняка она думает, что я бросил ее на произвол судьбы, и это удручает меня больше всего. А теперь у меня исчезла последняя надежда на избавление города от его бича до того, как Ауриану пошлют на смерть.

Диокл, соглашаясь, неуверенно кивнул. Все эти месяцы судьба ставила перед заговорщиками все новые и новые препятствия. Домициан старался не прибегать к излишней жестокости, будучи напуганным тем зловещим предупреждением, которое получил во время триумфальной процессии. Он увеличил число праздников, по которым проводились Игры, и повысил жалование легионера на одну треть. На время были оставлены попытки подорвать власть и авторитет Сената, которому позволили даже проводить дебаты по сравнительно важным вопросам внутренней политики. Это послабление привело оппозицию в неумеренный восторг. Марк Юлиан проклинал недальновидность и короткую память своих коллег, потому что знал истинную цену этому притворству Домициана, игравшего с ними как кошка с мышкой. Это хрупкое перемирие не могло продлиться долго, но его вполне могло хватить для гибели Аурианы.

Случились и другие события, спутавшие карты заговорщикам. На Дунае вот-вот начнется война. Несколько племен заключили между собой союз, который по всем признакам обещал стать куда более серьезной угрозой, чем хатты. Марк Юлиан счел опасным совершать государственный переворот в такое критическое для империи время, так как враг легко мог воспользоваться хаосом и нестабильностью, которые неминуемо воцарились бы в столице на какой-то период.

— Прошли месяцы, — проговорил Диокл. — Но я убежден, что Император не мог просто так взять и забыть о ней.

— Он никогда не забудет о ней. И то, что он из кожи вон лезет, чтобы убедить меня в этом, доказывает обратное. Ауриана стала его страстью, к ней направлены все его помыслы, хотя он скрывает это даже от самого себя. Домициану стыдно признаться в этом кому бы то ни было, поэтому префект школы не получил от него никаких особых указаний на ее счет. Однако со стражниками, которые ее охраняют, дело обстоит по-другому. Те, к кому я подсылал людей, оказались подозрительно неподкупными. Они согласны за взятку передать вести кому угодно, только не ей. С одной стороны Домициан вроде бы не обращает на нее никакого внимания, а с другой — следит за ней, да еще как!

— Опасайся тирана, который краснеет при мысли о своей похоти.

Марк Юлиан кивнул.

— И вот еще что — на своей вилле Альбан он держит новую наложницу, которая, по его мнению, внешне похожа на Ауриану. Значит, настоящая Ауриана не дает ему покоя, хотя пока что он удовлетворился ее копией. Все, что ему нужно от Аурианы — посмотреть, как она будет сражаться в форме гладиатора и дождаться ее смерти. Нужны другие доказательства — пожалуйста. Я видел его планы по подготовке цериальных Игр. На них будут воссозданы боевые сцены из Хаттской войны. Женщины, которых он собрал, разыграют эпизод с разгромом продовольственного обоза хаттов.

— Он собирается прославиться победой над женщинами?

— Нет, это предлог для того, чтобы использовать женщин в ходе цериальных Игр. Ничем иным он не смог бы объяснить их присутствие. Домициан не желает испытывать лишнее смущение, он и так чувствует себя неуверенно, — объяснил Марк Юлиан. — Но Ауриана не будет принимать участия в этом трагическом представлении. Император уготовил ей более зловещую участь. Он лично выбрал ей противника, некоего Персея, с которым она сразится в отдельном поединке. Он избрал отважного и сильного гладиатора, но не настолько, чтобы убить ее слишком быстро и тем самым лишить его удовольствия, которое он уже предвкушает.