Несущая свет. Том 1 - [124]

На рассвете следующего дня Марк послал письмо семье Юниллы с предложением расторгнуть их помолвку. Юнилла была наречена ему невестой еще десять лет назад, будучи младенцем. Но Марк знал, что если даже останется жив, он будет слишком неподходящей партией для такой знатной девушки, потому что его собственная семья никогда уже не избавится от тени, брошенной на нее.

Через час после этого Марк, к своему изумлению, получил в ответ странную записку, написанную детским почерком Императора и доставленную ему новоиспеченной женой Нерона — евнухом Спором.

«Свадьба с Юниллой состоится и будет отпразднована немедленно, — гласило послание. — Судебный же процесс над тобой будет ненадолго отложен»

«Что за бред сумасшедшего! — возмутился Марк. — О, Немезида, что за извращенное воображение у этого чудовища! Свадьба, суд, казнь… Впрочем, ничего удивительного, ведь этот человек поджег однажды полгорода, чтобы просто полюбоваться пожаром».

Когда набальзамированное тело Юлиана-старшего проносили на погребальных носилках по улицам города, кучки римских граждан под насмешливые крики: «Предатель сдох!» бросали сочинения Сенатора в грязь и, издеваясь, топтали их. Марк, который следовал за плакальщиками, неся посмертные маски предков, смотрел с холодным молчаливым гневом, как брошенные чернью комья грязи падали на погребальный покров, укрывавший тело отца. Отец так жаждал любви и доброй памяти этих людей! «Клянусь богами, я должен защитить его честное имя!» — с горечью думал Марк.

Имперское правительство обошлось с Юлианом-старшим так, будто он уже был приговорен и казнен, а не покончил жизнь самоубийством: все родовые поместья, разбросанные по пяти римским провинциям, были конфискованы; Марку остался только огромный особняк с библиотекой. С Аррией, теткой Марка, поступили еще хуже: у нее отобрали даже дом, поскольку он приглянулся одному из фаворитов Нерона. Она со своими перепуганными детьми вынуждена была искать приют в особняке на Эсквилинском холме.

Однажды на рассвете, накануне назначенной Нероном свадьбы Юлиана-младшего, Марк проводил обычный утренний прием посетителей. Среди клиентов семьи — этих бедных, хотя и свободных, граждан, привязанных к каждому богатому дому и чуть свет собирающихся у дверей своего патрона для того, чтобы просто поприветствовать его, засвидетельствовать свое почтение и, может быть, если случится, оказать ряд мелких услуг, получив за это денежное вознаграждение — Марк сразу же заметил незнакомца закутанного в замасленный плащ с капюшоном. Он явно держался в стороне и ждал, пока уйдет последний клиент, получивший маленький кошелек с серебряными монетами.

— Итак, говори скорей, как тебя зовут и чего ты хочешь, — обратился к нему Марк, теряя терпение. Закутанный в плащ незнакомец быстро пересек приемную залу энергичным размашистым шагом, свидетельствующим о его юности и самоуверенности, затем он сделал полную драматизма паузу у ярко освещенного атрия, глядя на Марка, застывшего в лучах утреннего солнца.

— Сегодня мы как-то особенно вспыльчивы и раздражительны, не так ли? — спросил незнакомец и сбросил с головы театральным жестом капюшон плаща.

— Домициан! В довершение всех моих бед еще и твое появление здесь!

Он не видел молодого человека с тех пор, как тот приходил к нему в дом в последний день Сатурналий. Несколько позже Домициан стал чем-то вроде коронованного принца, и его обхаживали все сильные мира сего, потому что в случае гражданской войны или переворота у него был прекрасный шанс стать сыном Императора. У его отца, Веспасиана, которого Нерон послал в провинцию Иудею усмирять бунт, было под рукой больше легионов, чем у других военачальников и, таким образом, он обладал наилучшими шансами захватить трон силой оружия. Домициан использовал свалившуюся с неба удачу с максимальной выгодой для себя: он одалживал огромные суммы денег, соблазнял женщин налево и направо, устраивал роскошные пиры, заводил друзей среди преторианцев. То, что ему возможно скоро придется заниматься государственными делами, казалось, ни в малейшей степени не тревожило его — похоже, он жил по принципу: «Придет этот день, тогда и разберемся!» Однако несмотря на все свое легкомыслие, в душе Домициан стыдился своего провинциального воспитания и понимал, что важный влиятельный муж должен производить впечатление образованного в науках и сведущего в искусствах человека, поэтому он принял себе за правило в делах ученья во всем следовать за Марком Юлианом. Безошибочный инстинкт Домициана говорил ему, что в подобных вещах надо во всем подражать Юлиану-младшему — поэтому он учился у тех же учителей, посещал те же школы и лекции и даже повторял некоторые суждения Марка в застольных беседах.

— Прости за то, что я явился к тебе в таком одеянии, но иначе я не смог бы свидеться с тобой. Лучшие друзья и товарищи по учебе, мы…

— Лучшие друзья! Что это на тебя нашло? Последний раз, когда ты был здесь, я выставил тебя за дверь.

— Я охотно забуду подобный промах с твоей стороны, который явился следствием недостатков в воспитании. Послушай, у нас есть общая цель, поэтому мы волей-неволей должны стать друзьями.