Неспокойные воды Жавель - [19]

– Возможно. А вам, случаем, не доводилось слышать, куда он мог отправиться? Мне надо с ним связаться, у меня на то личные причины. Поэтому я и приходил сегодня утром на улицу Сайда.

– Не знаю, куда он мог уйти. Да и откуда мне знать?

– Если вы были его возлюбленной…

Она так и вскинулась от возмущения:

– Сколько раз надо вам говорить…

Судя по всему, она была искренна.

– Ладно,– прервал я ее.– Не заводитесь. Видно, я совсем спятил. Если бы вы были его возлюбленной, вас бы здесь не было. А раз вы здесь, то и он должен был бы быть с вами.

– Рада от вас это слышать,– насмешливо сказала она.

– Ладно. Последний вопрос, и забудем об этом. Демесси никогда не занимал у вас денег?

Она широко открыла глаза от удивления.

– Я думаю, вы и впрямь чуточку спятили.

– Это точно. Но все-таки ответьте.

– Откуда у меня деньги, чтобы давать взаймы? Я без гроша, ясно?

– И к тому же, я полагаю, не работаете.

Она вся ощетинилась.

– Вот-вот, уж не собираетесь ли и вы тоже читать мне мораль?

– Еще чего.

– Еще чего,– повторила она, передразнивая меня.– А я уж было подумала, что и вы туда же. Сейчас я не работаю, верно, но неделю назад работала. Я с пятнадцати лет работаю. Машинисткой. Работы у меня было немного. А у хозяина – и того меньше. Он не знал, какое применение найти своим рукам.

– И опасаясь, что они у него окостенеют…

– Вот именно. Так что я это дело бросила. А расскажи я об этом на улице Сайда, никто бы мне не поверил: такую репутацию они мне там создали…

– Я вам верю.

– Из вас еще может выйти толк,– усмехнулась она.

Она взглянула на танцевальную площадку: после недолгого перерыва музыканты опять принялись за дело, только еще отчаяннее и громче.

– Я обещала вам танец,– сказала Жанна Мариньи.– Пошли?

Я встал.

– Как вам будет угодно. Вот, возьмите вашу фотографию. Она мне больше не нужна. Думал, что пригодится. Но, видно, ошибся.

Она взяла фотографию и неторопливо положила ее в кармашек своей блузки. Мы пошли танцевать. Когда мы вернулись обратно, она чуть-чуть отошла; стала почти такой же, как была,– жизнерадостной девушкой, слегка вызывающей, а то, пожалуй, и провоцирующей, которую я встретил на мрачной железной лестнице. Мы поговорили о том о сем, выпили еще по пуншу, затем я выразил желание смотать удочки.

– Вы остаетесь?

– Я тоже хочу уйти,– сказала она.

– Если вы собираетесь домой, я могу отвезти вас на машине.

Она согласилась.

За все время пути Жанна не проронила ни единого слова. Если бы не ее духи, я мог бы подумать, что еду один, без пассажирки. Она тихонько сидела в своем углу. Между нами свободно можно было бы поместить какого-нибудь кетчиста.

Сумрачная масса дома на улице Сайда вздымалась на фоне ночной тьмы. Все вокруг было погружено в сонное безмолвие.

– Вот вы и приехали. Прошу прощения…

Протянув руку, я открыл дверцу.

– Всего хорошего, мадемуазель.

– Можете называть меня Жанной,– сказала она.

– Доброй ночи, Жанна.

Я протянул ей руку. Она вложила в нее свою.

– Доброй ночи. Я…

В ночной покой ворвалась трагическая нота: до нас донесся приглушенный крик.

– Что такое? – спросил я.

– Ничего,– вздохнула она.– Кому-то приснился скверный сон. Даже по ночам кое-кто мается.

Она вздрогнула.

– Особенно по ночам,– сказал я.– Всего хорошего.

– Всего хорошего. Мы еще увидимся?

– Ну…

– Мы должны увидеться.

– Как хотите.

Мы все еще держали друг друга за руки. Не отнимая руки, она скользнула на сиденье, внезапно рывком прижавшись ко мне. Обхватив другой рукой мою шею, она притянула меня к себе и поцеловала. Затем торопливо выскочила из машины, и я услыхал, как она бегом пересекает двор. В кромешной тьме она быстро поднялась по лестнице. Каблуки ее громко стучали по железным ступенькам.

Я закрыл дверцу, опустил стекло и высунул голову. Несколько минут я сидел так, созерцая враждебную глыбу здания, внутри которого страшные кошмары тревожили вполне заслуженный покой тружеников. В одном из окон пятого этажа вспыхнул свет и почти тут же погас. Я поднял стекло, пришпорил свою «дюга» и покинул эти места.

Нельзя сказать, что поцелуй был неприятным, но он мне не понравился.

* * *

Я рулил уже минут десять, как вдруг услыхал повелительный свисток. Всякая ошибка исключалась. В такой поздний час, на этих пустынных улицах да еще с этакой ласковой манерой – наверняка полицейский. Я замедлил ход. Полицейская машина, выехавшая с прилегающей улицы, преградила мне путь. Я остановился. Еще одна тачка, из числа тех, что по причине красного фонаря на крыше прозвали «борделем на колесах», подъехала сзади и встала слева от меня. Организовано было отлично, срежиссировано, как в балете. Под аккомпанемент громко хлопающих дверей блюстители закона вышли из машин. Одни – в форме, другие – в штатском. Один из них размахивал электрическим фонариком, луч которого падал иногда на посылавший ответный отблеск автомат, который держал его приятель. Дуло оружия ткнулось в стекло у руля. Я отвел его. Автомат просунул свою морду в окошечко; полицейский – тоже. Втянув в себя воздух, он ухмыльнулся:

– Это от вас так пахнет?

– Я отвозил даму, только что.

– Отвозил!

Он смачно засмеялся. Я закрыл глаза, ослепленный светом фонарика, направленного мне прямо в физиономию.