Несовременные записки. Том 4 - [7]

Начал Костя в «Урале» с погрузочно-разгрузочных работ. «Урал» тогда разошелся с СУКИ (Средне-уральское книжное издательство), превратил свой четвертый этаж в доме номер (не помню) на улице Малышева в автономную уральскую республику под названием «Издательство «91» и доверил свою судьбу в руки миллионера Ковязина, героя прозы Андрея Матвеева. Ушлый Ковязин сразу стал перестраивать производственные отношения, в частности, стал заставлять мирных сотрудников «Урала» распространять книжки издательства «91»: например, изданное стотысячным тиражом и еще сегодня, шесть лет спустя, украшающее книжные магазины Екатеринбурга «Бледное пламя» Набокова В. В. Того же Костю направили с этими книжками, что ли, в Тулу, а Костя, не будь дурак, превратил дрянную командировку в отпуск, вернулся через три недели, пах барашком, посмеивался и, что характерно, не продал ни одной книжки.

Ну да, разгрузка. Благодаря новым экономическим отношениям сотрудники «Урала» получили возможность не только готовить к печати рукописи, но и саморучно загружать тираж журнала в большую машину и разгружать его из этой машины на каких-то загородных складах. Ну вот, десять тысяч книжек «Урала» — номера, в котором костина фамилия впервые появилась в списке редакции — загрузили в фургон, а у дверей, внутри фургона, посадили Костю и Толика Гущина, предполагая, что на складах они выйдут и продолжат погруз-разгруз. Фургон тронулся, и несколько тонн журнала «Урал» упали на Гущина и Богомолова, и придавили Гущина и Богомолова к двери. Гущина, впрочем, придавили меньше, он заколотил кулаком в воздух, фургон тут же затормозил, пострадавших извлекли из-под завала. И хотя это продолжалось буквально несколько секунд, Костя уже успел потерять сознание, грудная клетка его деформировалась внутрь, и ее пришлось выпрямлять медицинским образом в стационарных условиях.

Главное занятие Кости — придумывание и вычитывание историй. Если он слышит от В. Турбина, что Бахтин не убивал тараканов, предполагая, что в одного из них переселится после смерти его, Бахтина, душа, он тут же предполагает, что отличить таракана-Бахтина от просто тараканов легко: таракан-Бахтин должен не иметь половины ног. Если он слышит, что в ходе «Дней Курицына в Екатеринбурге» группа энтузиастов хочет взять у меня сперму для «Банка спермы», он предполагает, что один из авторов идеи, Сережа Анашкин, известный своими гомосексуальными склонностями, сам захочет быть банком спермы. Сперму, то есть, придется сдавать непосредственно в него. Причем Костя не способен остановиться: в следующую секунду он начинает фантазировать на темы «Золотонефтьспермыбанка» и «Уралспермыбанка». Эта его генеральная способность — во всяком лингвистическом случае находить поводы для безумной истории — усугубляется общеекатеринбургским пороком: превращать жизнь в нескончаемую абсурдную болтовню и притягивать больший и больший абсурд.

Заслуги Кости перед отечественной словесностью общеизвестны. С его приходом в «Урале» стали твориться разнообразные чудеса — при публикации романа Сальвадора Дали «Темные лики» в оглавлении было указано «Сальвадор Дали. Светлые дали» — подробный рассказ о которых, впрочем, я предполагаю осуществить в главе про редактора «Урала» Валентина Петровича Лукьянина.

Верников называет Костю компьютерным вирусом. Звучит это очень убедительно. Он налаживает между предметами такие причудливые связи, что воспользоваться предметом уже нет никакой возможности, остается только плевать на него или хохотать.

Костина склонность к причудливым связям могла достаться ему по наследству: костина мама — главный или один из главных свердловских людей, занимающихся «Живой этикой». Пишет про это книги и читает лекции. Может быть, удирая от рериховских отверстых бездн и от своей собственной вирусной функции, Костя цепляется за все земное: одеваться утром надо три часа, ботинки чистить каждый день по два раза. Когда Костя отправляется в дорогу, он берет с собой немыслимое количество ящичков и мешочков, куда аккуратно укладывает ножички, иголочки, лекарства, нитки, изоленту, ножницы, небольшую отвертку, пилочку для ногтей, минищетку для обуви и для одежды и т. д. и т. п. В нормальный день у Кости с собой (в сумке, в кармане) всегда есть два-три пластмассовых стаканчика и бутылочка с крепким напитком, в дорогу он берет с собой пять-шесть емкостей для питья. Склонность к земному и аккуратному именно в этом месте обретает шизофренические коннотации. Так, в дороге — особенно в железной — у Кости есть отдельные бутылочки для горячей и холодной воды, для алкоголя, для другого алкоголя, для тоника или лимонного концентрата. Когда Костя, приехав к нам в Москву, начинает выставлять из сумок свои принадлежности, это похоже на то, как герой «Трейнспоттинга», запирающий себя для бороться с ломкой, выставляет на стол банки-бутылки с продовольственными и иными запасами. Ира говорит, что много всяких глупостей у Кости еще и потому, что ему мучительно сложно решить проблему выбора. Покупая вечером бутылочку, он обсматривает всю без исключения витрину: что сколько стоит, на чем что написано. Ира его водила в Москве на рынок за джинсами: все ведь, говорит, штаны не то что общупал, а обнюхал.