Несовременные записки. Том 3 - [5]

Перед человеком лежит великая задача самоопределения. Но задача эта, разрешения которой требуют и личность и эволюция, исключительно тяжела. Ведь, будучи нерасторжимым единством конечного и бесконечного, он должен ввести для них единый масштаб, заведомо владея лишь мерами своих посюсторонних понятий и ощущений. В каких же координатах может быть сомасштабным конечное и бесконечное? Для СУЩЕГО, которое не даёт определить себя более полно и которое, что бы ни говорил Нагарджуна, никогда не утратит для человека своей реальности, это координаты блага и зла, мера бытия, жизни — и мера небытия, смерти. Однако, «благо» и «зло» — тоже понятия, и они в свою очередь расшифровываются словами, входящими в формулу библейских императивов, посредством которых Бог наставляет человека на путь истинный, дарует «дао».

Следование этим велениям есть благо; ослушание, уклонение от них есть зло.

Вспомним их.

Не убий! Не укради! Не прелюбодействуй! Не лжесвидетельствуй! Почитай родителей!..

Что здесь благо, как не сохранение содержания жизни, и что зло, как не преднамеренное умаление его или искажение. Поразительны в этих формулах отсутствия оговорок: не отними жизни соплеменника, доверия — союзника, имущества — друга. Поразительны тем более, что примеры для подражания, приведённые в Библии и наравне с десятью заповедями градуирующие шкалу блага и зла и в конечном счёте выражающие Творца на бедном и запутанном языке человека, кричаще противоречат этим универсальным — хочу подчеркнуть: в пределах человеческого! — максимам. Убивают, крадут, лгут, предают доверившегося не только явные избранники Бога, причём часто через это достигая благих целей, — не кто иной, как сам Вседержитель сжигает нечестивые Содом и Гоморру, не раз грозится истребить с лица земли «жестоковыйных» израильтян и, наконец, отдаёт им в залог завета ханаанейские домы и рощи, тучные пажити, не ими засеянные, и неприступные города, не ими воздвигнутые. Другой народ, но тоже, как-никак, адамовой плоти! Это потворство убийствам и грабежам просто скандально и необъяснимо, если не знать жизни и не понимать, что на самом деле представляют собой Моисеевы заповеди, и где границы бытия, содержание которого они призваны уберечь.

Самцы змей в битвах в период спаривания не жалят друг друга, но вряд ли это можно объяснить их высокой нравственностью. Это — способ выживания, видовая поведенческая доминанта: не убий своего! — один из запретов жестокого и благодетельного космического чувства. Попавшегося ей на жизненном пути зайца змея жалит без колебаний, более того, в этой ситуации она просто использует специально дарованное ей природой убийственное приспособление. Одна ситуация запрещает убийство, другая этот запрет снимает.

Змея, как видно, прекрасно чувствует свой «Хеймсдаль» — круг бытия — для которого охранительные максимы некоего змеиного Моисея абсолютны и безусловны. Добавлю, что не менее твёрдо следует она заповедям и другого неведомого нам пророка, утвердившего её статус среди кабанов и сусликов. Но змея, как я уже говорил, живёт в золотом веке, и думает за неё Космос. В человеке космическое чувство ущерблено. Он распорядитель божественной воли, и ему не так-то легко почувствовать человечество, хотя как вид человечество ничем не отличается, скажем, от вида гадюки обыкновенной. Заповеди Моисея — это первая попытка вынести охранительные видовые нормы за пределы популяции, расширить видовой «Хеймсдаль» от границ племенного кочевья до рубежей всей человеческой Ойкумены. Бог древних израильтян — это Космос, именем Творца и языком веры восстанавливающий свои права в жестоковыйном стаде двуногих. Это много, но недостаточно. Внешняя техно- и социосфере дикая природа, как и встарь, остаётся для человека областью прагматического предпочтения. Ни древним евреям, ни финикийцам и в голову бы не пришло, что распинать на крестах нападающих на их стада львов дурно хотя бы потому, что не кто иной, как Адам, увлёк в своём падении весь прочий Эдем в сию юдоль нужд и забот, утолять которые вправе каждый.

Я хочу сказать, что заповеди Моисея не выражают также и зерна абсолютной нравственности в человеке, ведь, не будь их, не было бы и проповеди Христа. Я просто хочу уяснить, что, как и всё, выражающее существо человека, его мораль двуедина, и проистекает она из двух тесно взаимосвязанных, но не сводимых друг к другу реальностей — реальности естества с его фундаментальной относительностью всего всему внутри саморазворачивающегося живого целого, и реальности мистического пространства Бога или Омеги, где все относительности примиряются в абсолютном бытии, не знающем ни распада, ни смерти. Попробуем, насколько можно, разглядеть в человеке этот блик трансцендентного.

Что есть заповеди Иисуса? Что есть эти странные, непостижимые, невозможные требования, возведённые в ранг безоговорочного императива и ведущие, если попытаться вполне им следовать, к немедленному исчезновению из мира природных тел и энергий?

Не гневись! Не суди! Не противься злому! Возлюби врага! Не стяжай! Расточи всё имеющееся!..

Мыслимо ли требовать от человека такой нечеловеческой кротости и самоотречения, такой бесконечной самоотдачи?