Нескучная жизнь подполковника Чапаева - [2]

— Я за «Ямаху», Мишаня, — как на духу, сделал свой выбор я.

— Я тоже Чапаева, и я тоже за «Ямаху», — подпрыгивая, подняла руку Женька.

Мы уже были далеко за поворотом коридора, когда я услышал:

— Не понял, Чапай, а ты раньше за «Меркури» голосовал… у меня записано.

Открыв своим ключом кабинет, мы с Женькой вошли в помещение, которое мы с ребятами любовно больше двух лет называли «гнездом». Сколько людей — по своей или не своей воле, по служебной необходимости или в силу сложившихся обстоятельств — прошлись по этим квадратным метрам несуразной планировки кабинета.

— Жень, а давай я тебе сейчас чаю с печеньками сделаю, и ты посидишь тихонько. А я пока личные вещи поскладываю, — предложил я.

— Давай, — согласилась Женька, — ты побольше собирай, Андрюш, мы всё унесём.

И пока я раскладывал из сейфа и письменного стола по картонным коробкам свои личные вещи, нажитые честным ментовским трудом, Женька, сидя на высоком стуле и весело болтая ногами, спрашивала:

— Па, а это случайно не наша личная вещь?

— Нет, это Алика одёжная щётка. Очень необходимая полицейскому вещь.

— А эта железочка с ручкой? — показывая на чёрную двухпудовую гирю под столом у Дрозда, спросил ребёнок.

— О! Это тоже очень нужная вещь. Но пусть её дядя Ваня сам прёт!

Конечно, я снял со стены портрет «своего родственника» — Василия Ивановича Чапаева, муляж казацкой шашки и деревянную кобуру от «революционного «маузера». А вот как быть с плакатом, с изображённой на нём страшной тёткой с толстым пальцем у нижней губы? «Не болтай!» — предупреждала грозная тётища. С одной стороны, она уже не нужна. Дверь между помещениями уже поставили, и бить тётку по фанерной голове, привлекая внимание, уже не нужно. Да и часть интерьера… Как раз в это время, застав меня в раздумье, в кабинет вошёл мой старинный приятель — Вася Крепченко. Здоровались так, будто сто лет не виделись.

— Что, сучий кот, в родное «гнездо» потянуло? — радостно зарычал Вася, пытаясь сломать мне позвоночник.

— Васька! Ребёнок! — шикнул я на друга, кивая в сторону Женьки.

— Тю… Привет, Джоник! Как дела, красотка? — как ни в чём не бывало заржал приятель.

— Привет, дядька Васька! Ты тоже за личными вещами? — поинтересовалась маленькая Чапаева.

— Так я это… дела принимаю. Только Жукова проводил, смотрю, «паджерик» чапаевский стоит. Попался, думаю! Ну, как дела, Андрюх? На новом месте был уже? Хорошо тебе, ничего передавать не нужно. Черных всё знает, в курсе всего. А я почти неделю в бумагах ковыряюсь, а в голове… А тут ещё Клавдия Ивановна… смотрит на меня, как побитая собака. Я ей, типа, тёть Клав, вы не волнуйтесь, работайте, как при Жукове. А она отвернулась к окну, носом шмыгает и говорит: «Тебе, Вася, молодую помощницу нужно искать». Ну что ты с ней сделаешь?

— Ну, когда-нибудь действительно молодую возьмёшь, а пока Клавуся для тебя — спасательный круг, — согласился я. — Как там Филипп Петрович? Небось, клянёт меня?

— Напрасно ты, Чапай! Петрович — золотой мужик. Сколько раз он нас с тобой прикрывал, помнишь? Он всё понимает. Не ты бы поймал эту гниду Кошкина — другой бы этого блохастого на живодёрню отправил. Ладно, поговорим ещё. Пойду, меня моя старушка Изергиль ждёт, — попрощался со мной новый начальник ОВД Василий Иванович Крепченко.

— Пока, Вась. Примем дела — пересечёмся обязательно, — пожал я руку другу.

Уже в дверях Вася обернулся и, глядя на плакат с краснорожей бабой, сказал:

— Кстати, Жуков своим преемником тебя видел. Не знал? Но раз так получилось… Чапаева! Держи хвост пистолетом!

— Нет у меня ни хвоста, ни пистолета! — весело ответила Женька, помахав дяде Васе ручкой.

Я не знал. Я много чего не знал.

* * *

Подойдя к двери своей квартиры, мы с Женькой принюхались. Из нашей квартиры чем-то приятно пахло, раздражая вкусовые рецепторы и слюнные железы. Чем-то печёно-жареным, я бы сказал, попахивало.

— Картошечка жареная, — облизнулась Женька, — а может, даже котлетки…

— Пригорела… — предположил я, втянув в себя воздух из замочной скважины.

— А я люблю поджаристую, — сглотнул слюну ребёнок, начав снимать кроссовки ещё в подъезде.

Просочившись в квартиру, Женька рванула на запах.

— Куда? А руки? — безжалостно крикнул я вслед, разбрасывая по прихожей коробки с личными вещами из бывшего кабинета.

Но через пару секунд из кухни вышла голодная девочка с безвольно опущенными плечами и понурой мордашкой.

— Сам свои руки… — выдавила из себя на вдохе Женька. — Нет там никакой картошечки.

Я подошёл к кухонной двери и неуверенно заглянул внутрь. А там, разложив обеденный стол, наша трудолюбивая хозяйка отпаривала мой мундир. Через плотные клубы пара был виден полуголый, блестящий от пара и пота силуэт труженицы.

— Жарко… зараза! Марля к утюгу прилипает, приходится каждый раз пшикать. Шурую, как сталевар в конце пятилетки! Ты когда в последний раз форму-то надевал? Она на вешалке симметричность потеряла. Чапаев, мне тут за вредность что-нибудь полагается? — нажимая на шипящий, как гюрза, утюг, поинтересовалась сожительница с ребёнком.

Было ясно, что обеда не будет. Его заменили стрелки на моих форменных брюках и парадный китель — чёрный, как крыло у ворона во время брачного периода. Я молча взял телефон и пошёл в комнату к Женьке.