Несколько месяцев — целая жизнь - [8]

Когда Петрек взялся за велосипед, Эля, не глядя, бросила через плечо:

— Мог бы и оставить. Мне неохота топать пешком.

Она сказала это так, словно ничуть не сомневалась, что Петрек оставит ей велосипед, и даже не взглянула, подчинился ли он ее требованию или нет.

Крутя руль, он долго петлял среди отдыхающих на траве вокруг котлована, объезжал аккуратно сложенную одежду и сумки, невесть чем набитые, пока наконец не выбрался из хаоса и ощутил под колесами гладко вытоптанную дорожку.

— Где ты был?

Какую-то секунду Петрека подмывало малодушно солгать, поведать дедушке удивительную историю о встрече с новым таинственным другом, круглым отличником, самой подходящей для него компанией на время каникул, но вопреки себе чистосердечно признался:

— Был у Лесневских, потом на котлованах.

Брови дедушки вытянулись в одну линию, необыкновенные брови, клочковатые, совсем белые, похожие на птичьи перья.

— Забыл о разговоре с отцом? Он запретил тебе ходить на котлованы и к Лесневским.

— А ты, дедушка?

— Я это я.

— Запрещаешь?

— Не то чтобы запрещаю, а не одобряю, вот что. Отца надо слушаться. Отец знает, что запрещать.

— А чтобы я делал, если нельзя ни к Лесневским, ни на котлованы?

— Всегда бы что-нибудь нашлось. — Мелкие морщинки лучисто и весело сбежались у глаз. — Скучает только глупец или плохой человек. — Тут дедушка вздохнул и добавил: — Ведь я тебя ни привязывать, ни запирать в чулане не стану.

Дедушка явно одобрял в душе дружбу Петрека с семейством Лесневских и, кроме того, считал, что купание в котлованах не угрожает никакими страшными последствиями. Но это вовсе не означало, что кто-либо мог высказать вслух мнение, противоречащее мнению отца.

— Когда Муцек вернулся, я сразу понял, что ты засиделся у Лесневских. Впрочем, он сказал мне это.

Неизвестно — в шутку или всерьез рассказывает дедушка о разговорах с Муцеком, лучики морщинок дрожат от сдерживаемого смеха.

— Он сердится. Ведь ты обещал ему купание. Наверняка вовсе к тебе не подойдет. Упрямый пес, разве что извинишься перед ним.

И действительно, Муцек залез под дедову кровать, виднелся только кончик рыжего хвоста.

— Ну, проси прощения, коли сумеешь.

Тщетно гладил Петрек пушистую шерстку и обещал Муцеку поход с утра на котлованы, пес каменел от гнева и возмущенно отворачивался.

— Оставь его, внучек, уж если заупрямился, то — напрочь. Мой руки и садись к столу. Как-нибудь поладите.

Крупными каплями сочится мед на пальцы, благоухает солнцем, светлый, почти прозрачный.

— С черешневого цвета собран, с яблонь, вишен и груш. Садовый мед у нас самый первый, но бывает и более ранний, лесной, с елового цвета, с весенних лесных цветов собранный. Только для такого меда лес нужен, а тут леса днем с огнем не найдешь. Несколько елок на пустоши — это не лес, а недоразумение. А знаешь, внучек, когда я в твоих годах был, то и здесь еще лес шумел.

Во время дедушкиного рассказа Муцек высунул из-под кровати лисью мордочку, внимательно прислушался к словам хозяина.

— Какой бы он ни был, а всё лес — сосны, березки, можжевельник. Еще твой отец по грибы ходил, особенно осенью, за маслятами и опятами, песчаными желтоножками.

Петреку бы спросить, куда девался этот лес, где отец собирал грибы, но он не спрашивает, слишком устал, ошеломлен жарой, купанием, первым днем взаправдашних каникул. И полон рот хлеба с медом.

— Старина-матушка. Ложись-ка спать, а то с ног валишься. Не тащить же мне такого добра молодца на руках в постель.

Но в тот момент, когда Петрек уронил голову на подушку, кто-то дважды постучал в дверь. Дедушка приосанивается, приглаживает седые волосы на лбу и звучным, глубоким голосом произносит:

— Войдите.

Вместе с ароматами летнего вечера входит пани Михалина, та самая пани Михалина, давно знакомая, тоже частица каникул, без которой чего-то не хватало бы в дедушкином мирке.

— Не угодно ли, молодец, хоть под венец, — свой восторг и изумление пани Михалина подчеркивает хлопком в ладоши. — До чего же вырос, прямо не узнать тебя, Петрусь!

Пани Михалина смешлива, невысока, румяна и быстра в движениях, словно боится чего-то не успеть, если не поторопится.

— Вылитый вы, пан Юзеф. Хенусь на вас не похож, весь в покойницу. Генек тоже ни в мать, ни в отца. А этот малец — точная ваша копия, просто на удивленье.

Словно это само собой разумелось, пани Михалина налила воды в миску и принялась мыть посуду.

— Оставьте, — возразил дедушка. — Сам вымою. К чему вам беспокоиться?

— Какое там беспокойство, в два счета перемою — и конец. А вы посидите, пан Юзеф, отдохните.

Дедушка ворчит на пани Михалину, но чувствуется, что отнюдь не сердится на нее. Муцек совсем вылезает из-под кровати и подобострастно машет хвостом.

— Молочка хочешь? — предполагает пани Михалина и оказывается права.

Муцек разбрызгивает белые капли по крашеному полу, и вот мисочка уже пуста и чисто вылизана розовым языком.

— Куда это Хенусь снова отправился? — любопытствует пани Михалина, заканчивая мытье посуды.

— В Румынию поехал.

— Интересно, в Румынии люди живут, как у нас, или иначе? Я бы хоть сию секунду по белу свету полетела, чтобы все увидеть.

— Вот и надо лететь, пока силы есть.