Несколько месяцев — целая жизнь - [5]

— Можете поиграть одни, — разрешил старшой друзьям. — Мы поработаем. В два счета управимся.

Как это ни странно, но в семействе Лесневских Эля по-прежнему пользовалась особыми правами. Домашнюю работу выполняли ее братья, — вероятно потому, что она была одна, а их было как-никак трое.

— Твои родители снова порхают по белу свету? — поинтересовалась пани Лесневская.

— Уехали на экскурсию.

— Живут же люди. Кто бы подумал, что из Генека такая персона получится.

Тут она сделала паузу, чтобы минуту спустя добавить:

— Твой отец великолепно учился, всегда получал похвальные грамоты. В школе его называли «профессор», но он этого не любил, сердился. Вот и вышел в люди, даже на экскурсии ездит. — Тут она обратилась к сыновьям: — Учеба — первое дело. Кто хорошо учится, тот далеко пойдет.

— Вечно ты свое, — недовольно фыркнул Лесняк-старшой. — Учеба да учеба.

С громким плеском падали в ведро очищенные картофелины, работа у братьев спорилась. Чик-чик — картофелина словно выскакивала из серой одежки и, белая, чистенькая, плюхалась в воду, сталкиваясь округлым брюшком с другими картофелинами.

— Оставайся, Петрусь, обедать, — предложила пани Лесневская. — Простокваша будет, ты ее любишь.

Муцек заскулил под забором. Он явно был глубоко разочарован поведением Петрека: вместо котлованов, купания, погонь за брошенной палкой приходится скучать под чужим забором.

— Спасибо. Я хотел искупаться.

— Как хочешь, я не принуждаю.

— Оставайся. — На крыльцо вышла Эля. — Потом будем вместе снимать черешню.

Петрек уже открыл рот, чтобы отказаться, но вдруг неожиданно для самого себя согласился. Конечно, он останется. И будет рвать черешню вместе со всеми. Между тем, услыхав это приглашение и выраженное Петреком согласие, Мариан почему-то помрачнел как туча и подбросил на руке финку.

— Так играешь или нет? Надоело ждать.

— Играй, кто тебе запрещает, — посоветовал другу Лесняк-старшой. — Мы сыграем, когда наработаемся.

— Нет, — отрезала пани Лесневская. — Надо нарубить и принести дров. Где это видано, чтобы такие добрые молодцы все играли да играли.

— Ох, мама, вечно ты…

— Не ворчи. Обижают вас, что ли?

Видимо, братья рассудили, что никакой обиды нет, так как протесты утихли.

Ведро исчезло в недрах дома, крыльцо тоже опустело. Солнце забралось на самую верхушку неба, выжигая последние остатки тени.

— Играем?

— Э, нет. Слишком жарко.

— Какие же вы, право! Хотели закончить игру, сами говорили.

— Некогда нам.

— Надо было сразу сказать.

Претензия Мариана как бы повисла в раскаленном воздухе и осталась без ответа. Во всяком случае, братья Лесневские не собирались объяснять свое поведение.

— Тогда я пошел.

— Никто тебя не держит.

— Но я в самом деле уйду, — пригрозил Мариан. — И Славек со мной уйдет. И Петрек.

— Ступай себе. Скатертью дорога.

После столь жесткой отповеди Лесняк-меньшой захихикал и как бы между прочим заметил, кивнув в сторону забора:

— Сегодня девчонки тоже играют в вышибалу.

— Заткнись, — осудили его братья. — Много ты понимаешь. Не вмешивайся в дела старших.

Свидетель этих довольно непонятных препирательств (все-таки это походило на ссору) оказался в трудном положении. С одной стороны, Эля пригласила его на обед, а он это приглашение принял, с другой стороны, был обижен Лесняками, меньшим, средним и старшим, как и Мариан, поскольку братья недвусмысленно заявили, что никого не держат и предпочли бы избавиться от непрошеных гостей. Только вот Эля…

— Мне, что ли, дрова колоть? — крикнула откуда-то из глубины дома невидимая пани Лесневская. — Топить нечем!

— Сейчас, сейчас! — Лесняк-старшой подошел к колоде и вырвал торчащий в ней топор. — Я буду колоть, вы — таскайте.

Коренастые чурбачки разлетались от его точных ударов. Колоть следовало с таким расчетом, чтобы поленца получались не слишком тонкими, не слишком толстыми. Жара нарастала.

— Если поедешь на котлованы, я с тобой, — сказал Мариан, который, несмотря на обещание уйти, вовсе не ушел, а топтался на месте, вертя финку в руке.

— Пожалуй, поеду, — согласился Петрек, хоть и знал, что никуда не поедет, пока еще раз не увидит Элю. Если Эля выйдет на крыльцо, он сможет покинуть свой пост у забора, если не выйдет, ничего не поделаешь, — останется, ведь она пригласила его на обед.

— Собирайся, — командует Мариан.

— Сейчас. Сейчас буду собираться.

С умышленной медлительностью Петрек встает, подходит к велосипеду. Резко пахнут разогретая резина и лак. Краем глаза он посматривает на крыльцо, в дверях пусто.

— Переднее колесо спустило.

До известной степени это соответствует истине, но не так уж спустило, чтобы нельзя было сесть на велосипед.

— Так подкачай, — советует Лесняк-средний, нагруженный охапкой поленьев. — Насос возьми в сенях, висит на стене.

Дверь из сеней приоткрыта на кухню, где пани Лесневская встряхивает дымящийся чугун с картошкой и Эля, привстав на цыпочки, что-то достает из буфета.

Пани Лесневская, очевидно, услыхала незнакомые шаги.

— Кто там? — спросила. — Славек?

— Нет, это я.

— Ах, Петрек. Зови ребят. Обед на столе.

Оказалось, что обедать должны были все, включая Мариана и Славека.

Разлив холодную, густую простоквашу с толстой прослойкой розоватой сметаны, пани Лесневская изложила свою точку зрения на обед.