Несколько кольев - [2]

— Пожалуйте, ваше степенство, папироску мнѣ! — сказалъ онъ, и, къ удивленію товарищей, Рубашенковъ далъ ему папироску.

Но когда Рубашенковъ ушелъ, Мироновъ съ укоромъ покачалъ головой.

— Какой ты, право, Тимоѳей… нисколько нѣтъ въ тебѣ страху!

— А чего мнѣ бояться? — возразилъ Тимоѳей.

— Да мало-ли чего… Даже удивительно, какъ можно эдакъ ребячиться. Погляжу я, никакого въ тебѣ нѣтъ правила.

— А на что мнѣ правило?

— Да развѣ можно всю жизнь ходить вверхъ ногами? Вонъ у тебя изба стоитъ безъ двора — развѣ это дѣло?

— Безъ двора, такъ безъ двора. Что мнѣ о дворѣ печалиться? Только начни заниматься дѣломъ, и не оберешься подлостей разныхъ.

— Погляжу я, разуму въ тебѣ, что въ маломъ ребенкѣ! — еще разъ покачалъ головой Миронъ.

— Только зачни печалиться о домашности, сейчасъ страсть сколько подлостей надѣлаешь. Достатку, а наипаче богатства можно только черезъ подлость достигнуть.

Тимоѳей, вопреки своему характеру, говорилъ задумчиво. Натура его была до такой степени искренняя, что когда онъ шутилъ, вслѣдъ за нимъ и товарищи оживали, а стоило ему на мгновеніе затуманиться, на всѣхъ лицахъ появлялись тѣни. И на этотъ разъ вышло такъ же. Едва онъ пришелъ въ себя, какъ Чилигинъ и Портянка повеселѣли. И долго еще, уже находясь въ постели, т.-е. попросту на голой землѣ около костра, прикрытые зипунами, они не могли заснуть отъ шутокъ Тимоѳея, который изъ-подъ полушубка шепталъ отъ времени до времени прибаутки, заставлявшія товарищей покатываться со смѣху.

Тимоѳей для всѣхъ былъ человѣкъ легкомысленный, которому все равно, что бы ни случилось въ деревнѣ. Разные деревенскіе недуги и невзгоды какъ-то не касались его. Ходилъ онъ большею частью по чужимъ людямъ: тамъ поживетъ, въ другомъ мѣстѣ поживетъ — глядишь, анъ зиму какъ-нибудь и провелъ. Ходилъ онъ по людямъ по большей части съ женой, а если гдѣ съ женой нельзя было жить, то покидалъ тотъ теплый уголъ, гдѣ ему удалось пристроиться, чтобы отыскать другой, въ которомъ могла помѣститься и жена. Многаго отъ жизни онъ не требовалъ, былъ бы хлѣбъ и вареная картошка, которую онъ, впрочемъ, любилъ въ тепломъ видѣ, иначе сердился и дѣлался мраченъ. А хлѣбъ и картошку добывать ему удавалось всегда. Изрѣдка два супруга дозволяли себѣ роскошь: выпивали вмѣстѣ водки и гуляли, обнявшись, по улицѣ, гуляли и пѣли, въ промежуткахъ весело разговаривая. Оба были еще молоды и здоровы; жена даже выглядѣла ядреной, съ своимъ толстомясымъ лицомъ и круглымъ туловищемъ. И хорошо было бы имъ, еслибы они могли вести всегда такую жизнь.

Но русскій человѣкъ, въ особенности деревенскій, любитъ домъ, привязывается къ нему крѣпко, всѣми помыслами, до самаго гроба. Иной въ деревнѣ съ трогательною преданностью заботится о своемъ домѣ, все что-то прилаживая и приспособляя, тогда какъ на самомъ дѣлѣ посмотрѣть, у него и дома-то никакого нѣтъ. Многое множество живетъ такого рода людей въ этой деревнѣ, на мѣстѣ дома у нихъ стоитъ одна мечта, притомъ мечта тревожная, безпрестанно мучающая, неотвязчивая. Иной бѣдняга ходитъ-ходитъ вокругъ этой мечты, да и не выдержитъ, падетъ, загубленный ненастоящею жизнью. Въ деревнѣ то и дѣло происходили необыкновенные и, повидимому, неожиданные перевороты: одинъ мужикъ, въ особенности изъ юркихъ и достаточно безсовѣстныхъ, выкарабкается изъ нужды, купитъ двѣ лошади, «по случаю», захватитъ нѣсколько земельныхъ надѣловъ и заведетъ дѣйствительное хозяйство, а другой смотаетъ послѣдній скарбъ, разрушитъ въ конецъ свою мечту и затѣмъ закладываетъ шапку и шаровары, чтобы выпить. А, между тѣмъ, до этой минуты всѣ видѣли въ немъ хорошаго крестьянина, потому что у него былъ домъ, хозяйство и все прочее. Эти необыкновенные перевороты такъ часты и внезапны, что ихъ можно объяснить только болѣзненнымъ состояніемъ жителей. Достаточно, кажется, ничтожнѣйшаго случая, малѣйшаго дуновенія противнаго вѣтра, чтобы свалить съ ногъ ослабѣвшаго человѣка. Появился въ деревнѣ дифтеритъ — и половины ребятъ какъ не бывало. Наложили лишнюю полтину сверхъ прочаго — и два-три человѣка, какъ потомъ оказывается, ослабѣли и пали, записавшись въ разрядъ мертвыхъ. Повидимому, нѣтъ такой болѣзни, которая бы быстро не привилась къ деревнѣ.

Но обидно для Тимоѳея было слово — «бездомный», ибо подъ этимъ словомъ разумѣется и непутевая голова, и голый бѣднякъ, и нищій, и воръ. Ни къ одному изъ этихъ классовъ Тимоѳей не желалъ причислить себя, да и на самомъ дѣлѣ не принадлежалъ къ бездомовнымъ людямъ. Правда, особенной страсти городить у него не было, но домъ онъ имѣлъ; при новенькой и чистенькой избѣ подстроены были сѣни и чуланъ — пока больше ничего. Двора въ настоящемъ смыслѣ ему не удалось поставить. То пространство, которое принадлежало къ его усадьбѣ, загородили съ двухъ сторонъ сосѣди, такъ что это пространство походило нѣсколько на дворъ, но за то третья сторона, выходящая на улицу, не была ничѣмъ заставлена. Круглое лѣто у Тимоѳея на дворѣ росла трава, ради которой весь деревенскій скотъ ежедневно по вечерамъ навѣдывался къ нему, но Тимоѳей никогда не обращалъ вниманія на коровъ, лошадей, свиней и овецъ, когда онѣ паслись на его усадьбѣ, и не сгонялъ ихъ, можетъ быть, потому, что своихъ животныхъ у него еще не было. Кромѣ травы, посрединѣ двора у него зіяла яма, которую онъ выкопалъ въ тревожныя минуты, думая, что современемъ она будетъ погребомъ. Потомъ, въ углу, подлѣ чулана, стояла какая-то невыразимая постройка, вродѣ шалаша, покрытая соломой и мочаломъ. Таково было хозяйство Тимоѳея.