Несколько дней - [103]

— Под камнем! — смеялась она. — Под камнем… Она была умная женщина… Как вообще ты ее нашел?

— Вороны нашли ее.

Она повернулась и вновь подошла ко мне. Я видел, как дрожал ее подбородок, а глаза беспомощно озирались по сторонам.

— Кто бы мог подумать… Под камнем… А он ищет это всю жизнь, — бормотала она.

Я подставил ей свое хрупкое десятилетнее плечо и помог пересечь пустынную улицу, пока мы не добрались наконец до нашего хлева.

Там в отчаянии в четырех стенах метался Моше, и из-за бледности лицо его казалось одного с ними цвета. Мама протянула ему шкатулку.

— Это ты ищешь?

Ее голос был спокойным и ровным. Она открыла крышку и, не спуская глаз с лица Рабиновича, извлекла из шкатулки ее содержимое.

Движения Юдит были нарочито медлительными, как у торговца тканями в тот момент, когда он демонстрирует свой лучший товар.

Правая рука Моше бессознательно потянулась к затылку. Это движение было давно знакомо Юдит, но лишь тогда стало понятно. Затем рука скользнула по плечу и вниз, на то место, где, по замыслу его матери, должна была находиться прелестная девичья грудь, а оттуда спустилась к паху. В этом жесте не было ни капли непристойности, так как лицо Моше утратило в тот миг всю свою мужественность.

Только тогда Юдит поняла, что коса эта не принадлежала ни сестре, ни матери, а была одной из потерянных мальчишеских косиц.

— Она твоя, Моше? — прошептала Юдит полувопросительно, полуутвердительно. — Она твоя?

— Она моя.

Никем не замеченный, я стоял поодаль, затаив дыхание.

— Возьми меня в жены, Моше, — сказала мама, — и я отдам тебе твою косу.

Прозрачные и холодные, как льдинки, прозвенели ее слова.

Горячая и блестящая, покатилась слеза по ее щеке.

— А мальчик? — спросил Моше пересохшим ртом. — Чьим будет мальчик?

Мальчик же, притаившийся в темном углу, за мешками с комбикормом, все видел и слышал, однако не проронил ни слова.

— Возьми меня в жены, Моше, и дай ребенку свое имя.

Юдит протянула ему косу и раньше, чем он успел поднести ее к лицу, одним движением сбросила с себя свадебное платье.

Ее кожа была белой, кроме загоревшего треугольники на шее и тонких рук. Тело Юдит было гибким и сильным, груди — маленькими и округлыми, а поясницу украшали две неожиданные веселые ямочки.

Переодевшись в свое рабочее платье, она подобрала с пола белую коробку и вернула на место свадебный наряд.

— Отнеси это Шейнфельду, — сказала мама. — Не говори там никому ни слова, отдай и сразу уходи.

Глава 20

Всю ночь с улицы доносились гомон и шаги людей, возвращавшихся со свадьбы Яакова. Проходя мимо дома Рабиновича, они приостанавливались и смотрели на темные окна, будто в немой демонстрации протеста, пока наконец не разошлись.

На следующее утро Одед привез из Иерусалима счастливую и взволнованную Наоми с ребенком. Она назвала маму «мамой», и обе всплакнули.

В ту ночь Моше остался ночевать в хлеву, а я отправился спать в дом. Утром Наоми разбудила меня, чтобы вместе подоить коров.

— Они уехали, им нужно побыть немного вдвоем, — сказала Наоми. — А мы с тобой остались на хозяйстве.

Мама и Моше провели несколько дней в Зихрон-Яакове, в маленьком пансионе с каменными стенами, тропинками, усыпанными гравием, и красивой тисовой аллеей, ведущей к воротам. Десять лет спустя, в один из моих отпусков из армии, я съездил туда, но заходить не стал.

— В таком месте, Юдит, — сказал Моше, — мы должны были провести все эти годы — с каретами и служанками.

Моше взял новоиспеченную супругу за кончики пальцев и отвесил ей галантный поклон.

Юдит весело рассмеялась и нежно погладила его по затылку. Звуки виолончели и скрипок, приглушенные и дрожащие, доносились из глубины здания. Там, в специально отведенной для этого комнате, репетировал струнный квартет.

А менч трахт, ун а гат лахт, никто ничего не замечал и не понимал. Ни быстрого стука дятла по стволу эвкалипта, ни парящего полета коршуна в зените.

Четыре дня они пробыли в пансионате, тем временем я и Наоми управлялись по хозяйству и по дому.

Сильный сухой мороз сковал всю долину. По дороге домой Моше сказал, что таких морозов он не помнит со времен своего детства на Украине.

У подножия горы Мухрака автобус повернул налево, поднялся выше, а затем повернул направо, и тотчас перед глазами раскинулась вся долина. Юдит положила голову на плечо Моше.

— Вот мы и вернулись домой, — сказала она. — Дома лучше.

Той же ночью Одед заехал, чтобы увести Наоми и ребенка обратно в Иерусалим, и мама разбудила меня, чтобы я мог попрощаться с сестрой.

— Почему бы Зейде не поехать ко мне в гости на несколько дней? — предложила вдруг Наоми. — По радио обещали, что у нас будет снегопад.

— Он должен ходить в школу, — возразил Моше.

— Это редкая возможность, — принялась убеждать отца Наоми. — Здесь, в деревне, он никогда не увидит такого. Вы сможете побыть еще немного наедине, а Зейде хоть раз прикоснется к настоящему снегу.

— Но тогда он пропустит празднование Ту би-Шват, — сказала мама.

— Здесь и без него достаточно деревьев![145] — заявила Наоми.

Мама засмеялась, приготовила нам в дорогу еще несколько бутербродов с яичницей и сложила все в маленькую сумку.

— Одед торопится, идем скорей!