НеСказки о людях, случившихся на моем пути - [8]

Я распылялся три часа. Ровно столько времени понадобилось для того, что мой приятель, во-первых, напрочь выкинул из головы мысли о, все еще висящей под потолком петле, и во-вторых утвердился в мысли, что розовый бриллиант, стоящий бешеных денег, все еще спрятан где-то в том доме. Слава богу, что он не додумался поинтересоваться у меня, почему я до сих пор не нашел драгоценность. Как-то этот факт прошел мимо него. И, слава богу. Потому что в том самом доме, именно этот мой приятель, нашел мешочек с золотыми монетами екатерининских времен. Как он туда попал… И как он сохранился до тех пор… Вопрос не ко мне, а к работникам небесной канцелярии.

Я мог бы совершить для себя хотя бы малюсенькое чудо восемнадцать лет назад, когда не хотел покидать родину, но бежал от безысходности и бардака в фатерляндию… Сменил старый дом моих родителей на махонькую квартиру и пособие, а отсутствие единомышленников на одиночество. Как мне тогда казалось это – единственный способ избежать еще большей нищеты. Творилось черт знает что. Люди превратились в животных. Путали свободу со вседозволенностью, демократию с анархией, достаток с крайней формой мани-мании.

Знал бы я…

Знал бы я тогда, что морковь, посаженная обветренными руками брата и школьных приятелей, не покинувших родную дыру в срок и поэтому оставшихся до конца жизни копаться в земле – слаще в мириады раз, чем шоколад, вымешанный чистенькими ручками кондитерши, что живет через улицу. Эта улыбчивая дюссельдорфская фрау всегда заворачивает для меня в бумажный пакет ровно семь маленьких плиток. А восьмую, хитро подмигнув, опускает в зазор декольте меж своих пышных грудей.

Около семи месяцев назад, эта милая кондитерша, хлюпала носом за стойкой, размазывая голубые тени по своему розовощекому личику. Пока она со мной флиртует, мне нет дела до ее нимфоманских амбиций, но женские слезы – именно тот единственный рычаг, который пригоден для управления моим, сосредоточенным на любимой женушке, вниманием. И как бюрген меня раскусила, ума ни приложу.

Я сменил равнодушие на милость и поинтересовался у несчастной жертвы эмансипации, в чем дело. Конечно, мне пришлось выслушать нудную историю об очередном испарившемся в объятиях горгоны Персее. Мне также пришлось срочным образом при помощи древней хиромантической практики, которой я владею в той же мере, в какой владею управлением звездолета, убеждать ее, что не позднее, чем к завтрашнему полудню, Фортуна Семейного Очага сжалится над ней и явит ей прекрасного принца на белом мерседесе. Сейчас фрау все еще флиртует со мной, но уже по привычке. По той же привычке, по которой не захотела отказаться от своей маленькой кондитерской, хоть и переехала в шикарное поместье своего нового мужа. Впрочем, у нее есть машина. Не мерседес конечно, но до своего магазинчика она добирается всего за полчаса.

Если бы я мог совершить чудо для себя… Я бы сделал это еще восемь лет назад, когда старшая дочь покинула нас, изменив умеренно-влажному климату тяжкообретенной фатерляндии с жарким ветром побережья Мертвого моря. Ее мальчишек, своих внуков, я до сих пор видел только на фотографии. На фотографиях – свадьбу дочери, на фотографиях – только что родившегося старшего, а потом и младшего внуков, крестины, семейные обеды… Их первый, второй, третий и все последующие дни рождения… Футбольные матчи мальчишек – застывшие мгновения полета над землей в попытке поймать мяч… Все на фотографиях…

Но именно при помощи фотографии я вылечил когда-то одну иппохондричную проводницу в поезде Киев-Одесса.

Она была уверена, что у нее страшная, невиданная доселе хворь. Боязнь резиновых шлепок. Их обычно используют пассажиры поездов и спортсмены в душевых. Проблема в том, что эта невинная в сущности блажь, заставляла бедняжку обливаться холодным потом и терять сознание при всякой случайной встрече с монстром из семейства полимерных. Если же она случайно о него спотыкалась, неделя горячечного бреда была обеспечена. Я вошел в ее положение и попросил фотографию.

Пока проводница искала свою миниатюрную копию, я одолжил у соседа по купе китайский перочинный нож, украшенный уродливыми разноцветными стекляшками. Кто-то считал подобное издевательство дизайнерским шедевром. Покопавшись в сумке, я нашел огарок свечи, который для чего-то спер из гостиницы. И там же, не случайно, а специально, откопался костюм для Хэллоуина. Я вез его своей старшей дочери в подарок. Накидка зловещего Дедушки Мороза из Ку-клус-клана с капюшоном с прорезями для глаз. Нереально прекрасного черного цвета. Все это безобразие я нацепил прямо поверх спортивного костюма. Сосед мой угорал на верхней полке, но я сделал предупреждающий жест указательным пальцем правой руки и натянул капюшон на лицо. Нож, блюдце и свеча стояли на столе.

Проводница принесла мне маленькую карточку, предназначенную скорее всего для паспорта. Моего вида она не испугалась, как ни странно, лишь слегка вскрикнула, прикрыв рот ладонью. Пришлось приподнять верх накидки, чтобы она успокоилась. Я объяснил ей сперва, что я – потомственный маг Школы Огарка и Кинжала, и что сейчас буду совершать зловещий обряд избавления ее от страха резиновых шлепок. Она кивнула и присела напротив меня, уложив подбородок на ладони. Сосед погасил свет. Я зажег свечу. Положил ладонь на фото и начал говорить невиданные ни одному из писателей словарей звукосочетания. Сквозняк потушил свечу. Я сказал ей, что это злой полимерный демон не дает закончить обряд. Она понимающе кивнула и я продолжил. Через пять минут завываний, я поджег влажную от моих ладоней фотографию, а пепел струсил на кусочек бумаги и строго наказал проводнице закопать его в гравий между рельс на первой же остановке. Утром проводница призналась, что на рассвете первый раз смогла пройти по соседнему пладскартному вагону без содроганий.