Несчастное сознание в философии Гегеля - [81]

Речь будет идти о том, чтобы искать бесконечные различия и находить бесконечные единства. Как благодаря любви, так и благодаря понятию мы преодолеваем область субъекта и объекта; понятие будет конкретным бытием, в противоположность абстрактному «бытию должного». «Там, где объект и субъект, свобода и природа мыслятся в таком единстве, что природа оказывается свободой, что объект и субъект нельзя разделить, там имеется нечто божественное, и такой идеал является целью всякой религии». Субъект перестает тогда сохранять форму субъекта, а объект — форму объекта. Они переходят друг в друга. Мы видим, как легко мышление Гегеля принимает ту же форму, что и мышление Шеллинга.

И Гегель приходит к тому, что будет одним из аспектов его фундаментальной интуиции: «Любовь — это расцвет жизни, Царство Божие, древо жизни, со всеми его неизбежными разновидностями, ступенями развития; разновидности являются исключениями, а не противоположностями, то есть здесь не существует законов, то есть мышление является подобием действительности; здесь не существует всеобщего; никакое отношение не становится объективным правилом; все отношения входят в жизнь из развития самой жизни; ни один объект не связан с каким‑либо другим объектом; нет ничего устойчивого. Никакой свободы противоположности. Никакого свободного „Я” Никакого свободного „Ты”».

Следовательно, нет области борьбы за права: «люди являются тем, чем они должны быть». Нет Должного (Sollen). «Разумеется, должное бытие должно быть бесконечным усилием в том случае, когда нельзя победить объект, когда чувственность и разум, свобода и природа, объект и субъект являются противоположными настолько, что эти противоположности являются абсолютными». Именно эту идею он будет уточнять под влиянием Шеллинга, когда будет доказывать, что в каждой части находится само целое; абсолютное будет точкой безразличия, заключающей в себе две противоположности, которые он отрицает как противоположности, точкой, порождающей их обе и порождающей себя за их пределами. Здесь влияние Шеллинга встречалось с влиянием Экхардта. Представления о точке безразличия и о неразделимом зародыше соединяются.

В противоположность кантовскому формализму он желает получить философию содержания, материи. Он рассматривает, как справедливо говорит Гайм, «прекрасную целостность и вечную жизнь мира как абсолютный дух, то есть как не разорванную, но замкнутую в себе; не лишенную содержания, но заполненную, не конечную, но бесконечную».

Юноша, проклинавший христианство от имени Канта, затем думавший о том, чтобы примирить мышление Христа с мышлением Канта, почти в тот же момент, когда Фридрих Шлегель желал эллинизировать философию Фихте, был вынужден, по крайней мере на время, проклинать Канта от имени Христа. Тем не менее есть нечто весьма ценное в том, что он сохранил от Канта: это идея синтеза а priori, которая, возможно, в определенном смысле воплощается в единстве двух природ. Так, благодаря идеям судьбы, любви и веры, Гегель сумел выявить отождествление различий, отождествление, постоянно возрастающее в становлении, разумным основанием которого оно и является.

IV. Разум

Идея разума будет приобретать более ясную форму в то же самое время, что и идея понятия. Бесконечная жизнь будет именоваться разумом. Под влиянием одновременно и словаря писателей и терминологии Евангелия, идея Духа (Geist) занимает все более и более значительное место.

Единичность разума противопоставляется абстрактному единству закона, чистому мышлению. Он является живым единством множественного, бесконечной жизнью, единством живого закона и многообразия. Таким образом, мы можем применить слово «любовь» к Богу, но слово «разум» является более глубоким.[186]

Как и в случае с идеей понятия (Begriff), Гегель использует здесь идею веры, понимаемой теперь, в сущности, как единство: «Вера — это познание духа духом» и «Такое действие божественного есть чистое единство духа, так как дух постигает и включает в себя дух». И еще: «Между человеком и Богом, между одним духом и другим нет пропасти объективного».

За пределами позитивного знания, которое размещает себя перед лицом вещей, и знания интеллектуального, которое размещает себя перед лицом представлений, существует духовное знание, знание, которое объединяется в духе. Бог не является ни объектом, ни представлением, он есть дух. И только деятельность духа может в нем объединиться. Тот, кто видит его, становится причастен божественному, так же как и тот, кто приветствует пророка от имени пророка, сам является пророком. Так и для учеников Экхардта и братьев Свободного Духа тот, кто созерцает Бога, становится сыном Бога и Богом. Для Гегеля, который присоединяется или считает, что присоединяется к святому Павлу и к четвертому Евангелию, разум — это теперь живое единство, форма множественного. Если бы существовало абсолютное разделение, не только множественное было бы мертвым, но таким же было бы и единство. Разум будет единством субъективного с Богом, ставшим человеком. Когда природа, говорит он терминами Шеллинга, возвращается к самой себе и возвращается к идеалу или к возможности его изначальной красоты, тогда она поднимается на стадию духа. Та же самая идея повторяется и в