Несчастная дуэль - [21]

- Я не могу вам сказать, как много я пережил за это время. Я сам бы не узнал себя.

- Да, много, много мы изменились с тех пор, - сказал Р., качая головой.

- Ну, а вы? - нетерпеливо спрашивал Х**. - Какие ваши планы?

- Планы? - иронически повторил Р. - Мои планы? - проговорил он, как бы вслушиваясь и удивляясь самому звучанию этого слова. - Да вот, видишь ли, у меня нет никаких планов.

Х** молча, пристально вглядывался в состарившееся лицо Р., покрытое морщинами, как печеное яблочко.

- Нет, я спрашиваю, - сказал Х**, но Р. перебил его:

- Да что про меня говорить … расскажи же, расскажи про свою поездку, про все, что ты там наделал, у тебя, говорят, опять была история?

Х**, не подымая глаз, глухо, спотыкаясь, стал рассказывать о том, что он успел и не успел сделать и кого видел, стараясь как можно более скрыть то, как его принимали в литературных гостиных, похвалы и комплименты, услышанные им от других людей. Р. несколько раз подсказывал Х** вперед то, что он рассказывал, как будто все, что делал Х**, была давно известная и скучная история, и слушал не только не с интересом, но как будто даже стыдясь за то, что рассказывал ему поэт. Вскользь Х** коснулся и своего последнего увлечения.

- Я очень удивился, когда услышал об этом, - сказал Р.

Х** покраснел так же, как он краснел раньше, и торопливо сказал:

- Я вам расскажу когда-нибудь, как все это случилось. Но вы знаете, что все это кончено, и навсегда.

- Навсегда? - сказал Р. - Навсегда ничего не бывает.

- Но вы знаете, как это все кончилось? Слышали про дуэль?

- Да, ты прошел и через это.

- Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что не убил этого человека, - быстро, торопясь сказал Х**.

- Отчего же? Убить злую собаку даже очень хорошо.

- Нет, убить человека нехорошо, несправедливо…

- Отчего же несправедливо? - повторил, устало улыбаясь, Р. - То, что справедливо и несправедливо, - не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и прежде всего в том, что они считают справедливым и несправедливым.

- Несправедливо то, что есть зло для другого человека, - отрывисто сказал Х**, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени своего возвращения может показать, какие перемены произошли с ним, и радуясь тому оживлению, которое проступило на лице его старшего друга.

- А кто тебе сказал, что есть зло для другого человека? - спросил он.

- Зло? Зло? - сказал, волнуясь, поэт. - Мы все знаем, что такое зло для себя.

- Да, мы знаем, что то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, - все более и более оживляясь, говорил Р. Он говорил по-французски: - Je ne connais dans la vie que deux maux bien r #233;els: c’est le remord et la maladie. Il n’est le bonheur que l’absence de ces maux[7]. Жить для себя, избегая только этих двух зол, - вот вся моя мудрость теперь.

- А любовь к ближнему, а самопожертвование? - заговорил Х**. - Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться, этого мало. Я жил так, я жил для себя и чуть не погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере стараюсь (из скромности поправился покрасневший поэт) жить для других, только теперь я понял все счастие жизни. Нет, я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.

Р. молча глядел на Х** и насмешливо улыбался.

- Вот увидишь сестру Марию, с ней вы сойдетесь, - сказал он. - Может быть, ты прав для себя, - продолжал он, помолчав немного, - но каждый живет по-своему; ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что такое слава? Та же любовь к другим, желание сделать для них что-нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.

- Да как же жить для одного себя? - разгорячась, спросил Х**. - А отец, брат, сестры?

- Да это все тот же я, это не другие, - сказал Р., - а другие, ближние, les prochains[8], как вы с сестрой Марией называете, это главный источник заблуждения и зла. Les prochains - это те мужички, хамы, которым ты хочешь сделать добро.

И он посмотрел на Х** насмешливо-вызывающим взглядом.

- Ты говоришь - школы, просвещение и так далее, то есть ты хочешь вывести его, - продолжал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо них, - из его животного состояния и дать ему нравственные потребности. А мне кажется, что единственное возможное счастье есть счастье животное, а ты хочешь лишить его. Физический труд для него такая же необходимость, как для меня и тебя труд умственный. Я ложусь спать в третьем часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет, обнаглеет и умрет. Хорошо - больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить десять лет всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Поэтому, что ни говори, лучше бы он умер. Ну, да что об этом толковать - я смотрю, ты так трясешься, что, того и гляди, разорвешь меня в клочья, - обедать пора, поехали к Верейским.