Неруда - [35]

В день своего пятидесятилетия Неруда сказал собравшейся публике, которая слушала его, затаив дыханье:

«Я обещал вам пояснить подробно каждое свое стихотворение о любви. Но забыл, что прошло столько лет. Нет, ничего не стерлось в моей памяти… Но рассудите сами, что́ дадут вам имена, если я назову их? Что добавится к моим словам о черных косах на закате или о расширенных горячих глазах под дождем, если я скажу, в какой это было час, месяц? Поверьте! У меня нет ни одного неискреннего слова о любви. Я бы не мог написать ни единой строки, поступившись правдой».

В «Двадцати стихотворениях о любви» воспеты две возлюбленные Неруды, оставившие глубокий след в его сердце. Одна — любовь его юности, прошедшей в провинции. Другая — любовь, которую он встретил в лабиринтах столицы. Девушка из Темуко. И девушка из Сантьяго.

29. Обжигающее пламя пыльцы

Порой он называет девушку из Темуко привычным для влюбленных словом «куколка». Но в Терусе — звонкое пенье рек. Ее талия соткана из тумана. Ее образ гармонично вписан в морской пейзаж: «О сосновые дали, шум опадающих волн…». В Четвертом стихотворении перед нами «раннее утро, набухшее бурей, в самый разгар лета». У Неруды несколько иное представление об Утраченном времени, нежели у Пруста:

Мы потеряли закатный сумрак: никто

не увидел наших сплетенных пальцев,

когда над землей густела синяя полутьма.

Возлюбленная поэта неотделима от южной природы Чили, от моря, от предчувствия скорой разлуки:

Как сосна и мачта на ветру,

ты напевом достигаешь дали.

Твоя стать от них и грусть от них.

Ты — как боль прощанья на причале[29].

Теруса невольно оказалась причастной к литературному скандалу, который разгорелся из-за Шестнадцатого стихотворения. Я расскажу об этом позже, поскольку волей случая связан с этой историей.

Девушка из Темуко — смуглая, быстрая, гибкая. Она — полная противоположность поэту, всегда задумчивому, медлительному. Но он стремится всей душой к этой девушке, играющей с солнцем, хотя ему по нраву сумерки. Поэта мучает мысль, как они несхожи друг с другом.

Девочка, смуглый ветер, ничто меня не сближает

с тобой, — все отдаляет, как тяжкие облака.

Слепая юность пчелы в теле твоем смешалась

с опьяненьем волны и упругостью колоска[30].

Терусе посвящено и знаменитое Двадцатое стихотворение, которое стало hit parade[31] сотен и сотен чтецов-декламаторов:

Я волен сегодня ночью стихи доверить печали.

Могу написать к примеру, вызвездило небосвод,

и дрожат голубые в дальней дали планеты[32].

А заключительные строки — прощальные — стали уже классикой:

Я разлюбил, все верно. Но я и люблю, наверно.

Так коротка любовь, так долог путь в забытье.

Ведь я обнимал ее точно такой же ночью.

Не согласится никак душа с потерей своей.

Хоть эта боль и последняя, которой она меня ранит.

И эти строки последние из тех, что пишу я ей[33].

Живя в Сантьяго, поэт не забывает Терусу. Она вдохновила его на знаменитую «Песню отчаяния», которую знают наизусть, декламируют везде и всюду. В пятьдесят лет Неруда написал:

«Пристани в моей „Песни отчаяния“ — это старые пристани Карауэ и Нижнего Имперьяля. Обломанные доски обветшалого настила похожи на страшные культи, о которые бьется, плещет вода сильной реки… Я лежал на узкой палубе пароходика, что курсирует между Карауэ и Пуэрто-Сааведрой. Сердце мое сжималось от любви, от воспоминаний… С другого конца палубы неслись звуки аккордеона. Нет, аккордеон не литературная выдумка, я ничего не приукрашиваю… Впервые я услышал его прочувствованный голос на реке Имперьяль…»

Неруда пишет Терусе из Сантьяго с 1922 года по 1924-й. Его письма, словно короткие вспышки света, озаряют не только радостное начало их любви, но и то, что заботило, печалило возлюбленных. «Помнишь, как вечерами, в „биографо“, мы неотрывно смотрели друг на друга? Я еще не сказал тебе ни единого слова, но был счастлив, как никто!» Милые далекие времена, когда чилийцы называли кинотеатры — «биографо»… Через несколько дней — новое письмо: «Уже осень. А ты прекрасна и радостна, как та весна, когда я научился тебя любить».

На другой год Неруда часто пишет о приступах тоски. «Как сладостно и чудесно получать из далекой дали письма от тебя, моя дорогая, и снова любить жизнь, снова испытывать радость!» — восклицает поэт, которому чудится, что он брошен в темный колодец одиночества. Два дня подряд льет дождь в Сантьяго, и Неруда тоскует по вечным дождям в Темуко. «Люби меня, моя маленькая!» Он чуть ли не с гордостью говорит о своем мрачном настроении: «Ты — царица Весны, а я — царь Осени и Зимы. Мое царство несравненно больше твоего». Поэт посылает Терусе свою фотографию, где виден любимый уголок его комнаты.

«Уже совсем поздно. Я только что пришел. Я бы отдал все на свете, чтобы быть с тобой в эту звездную ночь! Что ты поделываешь? Я работаю. Послать тебе мою фотографию или нет? Она очень неудачная. Ты мне напишешь? Ты меня не разлюбишь? До завтра. Целую. Один раз, два, три, четыре и еще, и еще…»

Поэт делает для нее забавные рисунки. На одном — бегун мартышка по имени Пепе. Ему приказано доставить Терусе много-много ласки. Пепе повинуется поэту во всем. Неруда — ревнив. Он пишет, что Пепе превосходный танцор.