Неруда - [201]

Он говорит о своих любимых писателях. «Поет Кортасар свою молитву / под аргентинской беспомощной тенью / в своей церкви изгнанника». Здесь есть стихи, посвященные Хуану Рульфо из Анауака, Карлосу Фуэнтесу из Морелии, Мигелю Отеро с берегов Ориноко. Есть стихи, посвященные Сабато, ясному и подземному; Онетти, залитому лунным светом. Стихи, посвященные парагвайцу Роа Бастосу и, конечно же, Гарсиа Маркесу, этому вулкану, извергающему сны, как вулкан извергает лаву.

Этот век — трагический, век обездоленных, век изгнанников. Он хотел бы жить сто лет — жить и петь свой век.

162. Безумцы смежных профессий

Неруда любил Матту^{148}, а Матта любил Неруду. В книге «Никарагуа, беспощадно-нежный край» Кортасар пишет, как однажды, когда он приближался к Матте, окруженному группой людей, тот закричал, чтобы всем, в том числе и Кортасару, было слышно: «Вот идет идиот». Хулио не мог скрыть своего удивления. Дерзкий Матта повторяет: «Да, идиот, Идиот Достоевского, князь Мышкин, чистый человек глубочайшего ума». Матта оскорбляет, чтобы восславить, или скажем, чтобы открыть большую истину.

Неруда, следуя тем же курсом, назвал его «matto Matta»[212]. Роберто Себастьян Матта говорит на франко-итало-чилийском языке. И когда поэт назвал его безумцем по-итальянски, он принял это как великую честь.

Хотя Неруда был очень рад, что Матта иллюстрирует его стихи, тот заявил ему в лицо: «Тебе мои рисунки не нравятся». Сказал — и принялся гримасничать. Матта пригласил всех нас в «Остерию» доньи Бланки в Исла-Негра. Его жена, красавица Хермана, фотографировала нас «Поляроидом». В этот вечер был пир не только любителей даров моря и безумных поклонников морской стихии, но и безумцев стихии земной, упивающихся игрой слов. Изобретались всяческие абракадабры, сюрреалистические космогонии и прочая словесная ерунда. Все это пригодилось и для работы. Ведь поэт и художник — специалисты по части перевода вымысла в реальность.

Поэт всегда интересовался смежными профессиями. Он искал для своих стихов и певцов, и художников, и деятелей театра, кино, балета, и музыкантов, и журналистов, и работников телевидения. Он близкий друг Марио Карреньо. Надолго обосновался в Исла-Негра Хулио Эскамес. Этот художник рассказывает Неруде свои сны, а такие фантастические сны не снятся больше никому, кроме него. Бодрствуя, он пересказывает сны рассеянно и сонно, но невероятно живо, он говорит о страхе и озарении, о целых сериях немого кино из своего детства, когда стены, чтобы раздавить спящего, сдвигаются, причем он так точно передает атмосферу сновидения, что невозможно представить себе, что столь ярко описанный сон мог быть вымыслом художника. Он живет здесь и рисует птиц для книги поэта. Он наблюдает за ними в гуще древесных крон, где они гнездятся, и рассматривает их на страницах огромных фолиантов в библиотеке орнитолога Неруды. Анхель Парра кладет его стихи на музыку и поет, подражая пению птиц.

Марио Тораль иллюстрирует издание «Двадцати стихотворений о любви и одной песни отчаяния». Его акварели воспроизводят офсетной печатью в шести цветах на гофрированной 180-граммовой бумаге. Неруда попросил набрать текст в типографии «Эусебиус». Из альбома «Алфавит» Ж. Б. Сильвестра взяли орнаментальный шрифт «Вулкан». Печатную работу выполнил Маурисио Амстер, макет подготовил Марио Тораль. Поэту нравятся кожаные переплеты и золотое тиснение. Однажды он раскритиковал себя за любовь к красивым изданиям огромных форматов, иногда даже квадратных. Он подолгу разглядывал средневековые миниатюры из «Часослова». Время не смогло ни уничтожить, ни заставить забыть тонкую работу монахов. Не случайно он написал «Оду типографии». Внешний вид большей части его книг обусловлен издательским рынком, диктовавшим свои законы. Но он считал своим долгом компенсировать роскошное издание другим, более доступным.

163. Город цезарей

Однажды Неруда пригласил своих друзей в «Часкону» с неожиданной целью — провести поэтический вечер. Присутствовали три чтеца: Мария Малуэнда, Роберто Парада и сам Неруда. С небольшими перерывами они прочитали всю книгу «Пламенный меч».

Слушая, я начинаю понимать, почему он так внимательно разглядывал Патагонию из окна самолета на обратном пути в Магальянес. Неруда обращается к мифу о городе цезарей. Это мифический город, построенный из золота, серебра и драгоценных камней, расположенный на юге Чили где-то в районе Андской горной гряды. Это миф о городе Солнца Кампанеллы, утопия о счастливом народе, живущем в примитивном коммунизме и не знающем социальных проблем. Этот сюжет чем-то напоминает возвращение к «доброму дикарю». Многие конкистадоры XVI века уходили на поиски этого города. Одни так и не вернулись; другие возвращались и рассказывали, что они его видели. В XVII и XVIII веках на поиски города цезарей были посланы новые экспедиции. Некоторые пытались найти его даже в XIX веке.

Поэт дополняет легенду от лица человека XX века, но видоизменяет ее, вводя эпизоды из собственной биографии. Он начинает цитатой из Книги Бытия.

«И изгнал Адама и поставил на востоке у сада Эдемского Херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранить путь к древу жизни». Житель XX века по имени Пабло Неруда, века, когда была сброшена атомная бомба, века, живущего под угрозой того, что сбросят новые, разрабатывает этот поэтический сюжет, чтобы поведать об «истории бегства от страшных катастроф, положивших конец человеческому существованию».