Неруда - [199]

«Я — чилиец не только по месту рождения, но и по любви и долгу… Поэтому я возлагаю на себя обязанности кандидата. Я хочу, чтобы моя пламенная любовь укрепилась единством народа… Поэтому я не буду запираться в башне из слоновой кости, а буду в высшей степени активен, и когда мою кандидатуру признают во всей стране и выдадут мне мандат, народ воспользуется мною, чтобы учредить власть Народного единства в каждой провинции, в каждой деревне, на каждой шахте или на поле».

Говоря о выдвижении кандидатуры Неруды, один сенатор — представитель христианско-демократической партии — заметил: «Я думаю, что при той ситуации, которая сложилась сейчас на президентских выборах, моим кандидатом будет не Радомиро Томич, а Клаудио Аррау. Ведь он замечательно играет на рояле». Неруда посмеялся над этой шуткой, но при этом сказал, что более остроумным ему показался комментарий газеты «Сигло»: «Хорошо, что поэзия наконец войдет в Ла Монеду. Предыдущие правительства были песнями без слов».

И снова вопросы:

— Не кажется ли вам абсурдным, что в такое время, как сегодня, когда управление — дело совсем не простое, в стране, которая стремится быть современной, кандидатом на пост президента страны выдвигают поэта?

— Я с юношеских лет был человеком политики. Я никогда не переставал им быть. Я вовсе не был далек от политики, как утверждают некоторые. Мне осталось только «делать политику».

Он успокоил журналиста, озабоченного тем, что политическая деятельность плохо повлияет на количество и качество его поэтических произведений.

— Поэзия сильнее всех дел и поручений, которые мне предстоит выполнить. Она — живая часть моего существа, и я не могу от нее отказаться. Сегодня невозможно знать, будет ли завтрашнее стихотворение хуже или лучше, но я уверен, что я его напишу.

— Не считаете ли вы, что эта предвыборная кампания окажется для вас непреодолимым препятствием на пути к Нобелевской премии?

— Я не знаю, случится ли это. Мне совершенно неизвестен механизм присуждения этой премии.

— Готовы ли вы отказаться от вашего священного обычая последних десятилетий — от ежедневной сиесты с двух до пяти часов дня?

— Моя сиеста останется неизменной. Если я не посплю днем, то все оставшееся время хожу больной. В лучшем случае, если я войду в историю Чили, станет ясно, что можно быть президентом и спать после обеда. Ведь Баррос Луко так делал.

— Значит ли это, что в вопросе о сиесте вы оказываетесь консерватором и традиционалистом?

— Г-м-м-м, возможно.

159. Необыкновенная кампания

На следующий день Центральный Комитет определил состав штаба избирательной кампании и назначил меня его начальником. Нужно было повсеместно открыть агитационные участки.

Спустя несколько дней мы в первый раз отправились на Север. Выехали очень небольшой группой в сторону Арики, где во вторник 14 октября собралось множество народу — все хотели послушать Неруду, и, кроме того, все здесь требовали единства. В Икике, в четверг 16 октября, повторился такой же восторженный прием. Когда 19-го мы приехали в Антофагасту и вошли в гостиницу, нам сообщили, что командующий дивизией генерал Роберто Вио объявил о своем решительном отказе подчиняться правительству, которое тогда возглавлял христианский демократ Эдуардо Фрей. Вио расположился в казармах и выдвинул требования, представлявшие собой ультиматум властям. Мы не колебались ни секунды. Хотя мы и были в оппозиции, но защищали конституционное правительство. Всполошившийся сенатор от христианско-демократической партии обратился ко мне с просьбой о встрече. Он был так перепуган, что предложил встретиться в «тайном» месте — в кладовой кафе, расположенного в нашем квартале. Я пришел к нему и сообщил, что мы поддерживаем законное правительство. Он дрожал от страха и говорил о военных что-то чудовищное. Этот нервный сенатор по имени Хуан де Дьос Кармона позже стал одним из зачинщиков государственного переворота, свергнувшего конституционного президента Сальвадора Альенде, и действовал как агент пиночетовской диктатуры.

В городке царила тревожная атмосфера, но тем более надо было срочно организовать митинг. Народ запрудил весь центр города — длинные кварталы улицы Латорре. Неруда прочитал одно стихотворение и, кроме того, призвал всех защищать законный режим от мятежа. Он обратился к своему испанскому опыту, сравнив мятеж Франко в Африке с опасным пронунсиаменто[208] путчистов, происшедшим теперь в Антофагасте. Это был призыв к бдительности.

Мы вернулись в гостиницу очень поздно и сильно возбужденные. Сопровождавшая нас корреспондентка «Сигло» Лихейя Балладарес расхрабрилась и уехала в тот же вечер брать интервью непосредственно у мятежного генерала. Он на многое открыл ей глаза, под спокойной поверхностью политической жизни стало видно илистое дно. Неруда слушал и делал записи на салфетке.

Наверно, для того чтобы разрядить обстановку, он стал сочинять всевозможные варианты имени Лихейя. Он превратил ее имя в стихотворение, которое свидетельствовало о раскрепощающей силе слов и звуков, — в своего рода поток свободных ассоциаций. Игра словами была для него отдыхом, короткой передышкой воина во бремя изнурительной битвы. Стихотворение называется «Сонет ошибок». У Лихейи там множество имен: Лихентурия, Лихентина… Ликосигла, Лихента, Липрофеса, Личуга, Литемука, Лилинарес…