Неруда - [194]

Вечером 14 сентября 1967 года tout-Santiago[201] собрался в театре «Антонио Варас». Сгорая от нетерпения, мы сидели в партере и ждали начала грандиозного спектакля в постановке труппы Театрального института при Чилийском университете. Приехали ex profeso[202] Гонсалес Лосада, буэнос-айресский издатель Неруды, аргентинский кинорежиссер Леопольдо Торре Нильсон, писательница Беатрис Гуидо, верная подруга Маргарита Агирре, певец Леонардо Фавио.

В интермедии Виктор Хара пел песни на слова Неруды и музыку Серхио Ортеги. Сопрано Матильда Бродерз спела традиционную чилийскую «Баркаролу», песню неизвестного автора XIX века, Керри Келлер исполнила спиричуэл.

Режиссер Педро Ортоус и сценограф Гильермо Нуньес сделали именно то, что предложил Жан Луи Барро. Постановка пьесы Неруды стоила Ортоусу большего труда, чем работа над постановками «Фуэнте Овехуны» Лопе де Веги, «Дяди Вани» Чехова, «Двенадцатой ночи» Шекспира, «Соломенной шляпки» Лабиша, «Врага народа» Ибсена, «Святой Иоанны» Бернарда Шоу. Задача перед ним стояла, скажем прямо, титаническая — превратить пьесу в массовое театральное действо, что он уже пытался раньше осуществить в «Фуэнте Овехуне». Он соединил все сценические жанры: и актерскую игру, и танцы, и пение, и пантомиму. В пьесе Неруды он увидел возможность ввести в спектакль любые приемы, способствующие зрелищности. Неруда просил его письменно и устно, чтобы постановка прежде всего будила воображение. Режиссер привнес элементы греческого хора, мюзик-холла и народных празднеств в Ла-Тиране.

Серхио Ортега, автор песен «Когда мы едины, мы непобедимы», «Венсеремос» — самых известных гимнов чилийского народа второй половины XX века, замечательный композитор, написал музыку для «Мурьеты». В финале он появлялся на сцене в темно-фиолетовом артистическом костюме. Опираясь на фольклорные мелодии северных областей, он сочинил песни исторические и драматические, особо бережно относясь к поэтическому тексту.

Хореография спектакля, разработанная Патрисио Банстером, была решена в разных стилях. Он ввел женские хоры, наподобие древнегреческих, и тут же резким контрастом — хоры расистской североамериканской секты «Борзые псы», использовал музыку кабаре, фольклорные мотивы и разработал тему для балетных номеров.

Спектакль шел во многих странах и на разных языках. С горящими глазами Неруда рассказывал мне о польской постановке. Ему понравилась свободная трактовка указаний автора, целиком направленная на то, чтобы достичь максимальной выразительности, выявить основную идею театральными средствами.

Свобода интерпретации зашла так далеко, что появились еще более смелые постановки, превращавшие пьесу в рок-оперу или в своеобразнейший фильм — предприятие, возглавленное авторитетным переводчиком поэзии Неруды на русский язык Павлом Грушко, который, учитывая сделанные нововведения, добавил к названию «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты» подзаголовок: «По мотивам Пабло Неруды».

Конечно, автор пьесы не имел бы ничего против, ведь он говорил, что —

«…произведение это — трагическое и отчасти бурлескное. Оно может быть решено как мелодрама, опера, пантомима. Я говорю об этом режиссеру, чтобы он не боялся выдумки, смелее искал образы, костюмы и декорации».

Возбуждающий споры, многоликий образ Мурьеты до сих пор бродит по Калифорнии, кочует из сценария в сценарий. Такая свобода, несомненно, обрадовала бы автора, если бы он мог это видеть.

151. Х. С

В окружении Неруды существует кто-то, кто всегда рядом, но незаметен, скажет иной раз несколько слов, часто загадочных, и исчезнет, будто испарится; кажется, главная его черта — предельная скромность. Маленького роста, со светло-карими ясными глазами, смотрящими застенчиво и вопросительно, он исчезал, чтобы выполнить ряд заметных и незаметных дел. Самыми важными были обязанности секретаря Неруды — работа, которую он взвалил на себя из любви к литературе, преклонения перед поэтом и желания помогать Неруде приводить в порядок бумаги и книги. Когда был основан Фонд Пабло Неруды по изучению поэзии, он разбирал архив, готовил списки инкунабул, составлял хронологические таблицы жизни поэта, составлял библиографию, выписывал материалы из журналов и газет. Иногда он совсем исчезал из виду, и казалось, он часами спит в библиотеке с открытыми глазами. Он влюблялся в красивых и недоступных женщин. Когда они приходили со своими мужьями, он оставался их верным рыцарем. Его тревожило, что из города на реке Потомак велся организованный подкуп латиноамериканской интеллигенции, и он сообщал мне подробные сведения об этой гигантской паутине. Он хотел написать книгу о Неруде. Может быть, он вспоминал об Эккермане, дни напролет беседующем с веймарским поэтом. Но в возрасте сорока трех лет, 17 июля 1968 года, он, Хорхе Сануэса, умер, почти никем не оцененный, на больничной койке. Неруда понимал сдержанность, с какой он жил и умер, и посчитал излишним полностью давать его имя в названии посвященного ему стихотворения, озаглавив стихи только инициалами.

152. Птахи и пташки

В перерывах поэт пишет книги о летающих объектах. Но не о тарелках. Не о самолетах и не о космических кораблях. Он пишет о птицах: об альбатросах, орлах, пеликанах, бандурриях, пустельгах, перепелах, кондорах, бакланах, американских соловьях, чилийских чиригуэс, попугаях, дьюках. Однажды, когда он был ребенком, в кроне вечнозеленого ульма он увидел розовокрылого ангела. То был фламинго. Его поразила цапля, спящая с открытыми глазами. Потом он знавал ласточку, которая, возвращаясь в Исла-Негра каждую весну, приносила ему новости. Перед глазами вечно вились неизменные его подруги — чайки.