Неруда - [190]

Он снова старается воплотить свою мечту в жизнь. На сей раз это «Порыв стать бесконечным». И — второй провал за два года. Название, которое недовольный автор считает претенциозным, говорит о величии его стремлений. Книга эта и не могла получиться такой, какой он хотел. Во всяком случае, к этому произведению, которое, как он считает, оценено меньше других, Неруда относится благожелательнее, чем к «Двадцати стихотворениям». По его мнению, у «Порыва» есть уже то достоинство, что она ясно показывает, какой путь он избрал в поэзии.

Неруда вспоминает, что в эти самые дни у него в руках оказалась рукопись уругвайского критика Эмира Родригеса Монегаля, которая впоследствии выйдет под названием «Недвижный странник». Неруда отверг приведенное критиком суждение чилийского писателя Хорхе Эллиота о том, что в «Порыве» чувствуется влияние книги Висенте Уйдобро «Высоколенок». Неруда, незнакомый досконально с творчеством Уйдобро, в то время вообще не знал о существовании «Высоколенка». И кроме всего прочего, Уйдобро никак не мог влиять на него потому, что оба поэта очень непохожи друг на друга и придерживаются противоположных воззрений на поэзию. Неруда тогда не мог, да и не хотел писать в игровом стиле Уйдобро.

«Высоты Мачу-Пикчу» — это триумф упорства, здесь Неруда возвращается к идее цикличности, которая еще полнее реализовалась во «Всеобщей песни», где он решил использовать все технические возможности и даже ту, что приводила в ужас некоторых пуристов — самому превратиться в летописца современности. Эстетам это казалось какой-то пропыленной хроникой. А зачем пугаться пыли, ведь она такая же неотъемлемая часть земли и атмосферы, как дождь. Неруда расскажет о том, что сегодня происходит с человеком. Он не гнушается ролью репортера и временами прибегает к прямому поэтическому документу.

За сорок лет поэтической работы ему не раз приходилось встречать враждебное отношение. Естественные для поэта изменения стиля наталкивались на полное непонимание. Сначала саркастически отвергали его «Порыв», потом заклеймили «Местожительство» как темную и трудную для восприятия книгу, затем издевались над «Всеобщей песнью» за прозаичность. Еще позже подверглись нападкам «Виноградники и ветер», и не столько за географическую всеохватность, сколько за политическую направленность. Поэт понимает, что «неистребимая политическая идея затруднила восприятие этой книги многим читателям. Но я был счастлив, когда писал ее».

И каждый раз, когда он ломал свою форму, он наталкивался на непонимание, вновь и вновь его поэзию предавали анафеме.

«Мемориал Исла-Негра» — это возвращение к поэзии разнородной и чувственной, возвращение, которое никогда не повторяет уже пройденного пути, ибо не возвращается вспять само время. Неруда всегда двигается в одном направлении — к будущему. Только память и сердце могут помочь вернуться назад. К их помощи и прибегает Неруда. Однако это уже нечто иное, воссоздание, а не создание. Человек, которому исполнилось шестьдесят, может вспомнить себя восемнадцатилетним юношей, но стать таким же не может.

Кто упрекнет его товарищей-коммунистов, которые привыкли отмечать его дни рождения почти ритуально? Когда Неруде исполнилось шестьдесят, в его честь был дан обед, на котором с речью выступил Генеральный секретарь компартии Луис Корвалан. Он рассказал о поэте как о члене Центрального Комитета. Вспомнил, как бывал на популярных поэтических вечерах Неруды.

«Каждый раз, когда я слышал, как он читает свои стихи народу: шахтерам Лоты, ткачам Томе, крестьянам Ньюбле, индейцам Понотро, Трауко и других селений, — я видел в их глазах блеск радости и понимания, рожденный его поэзией в людях, которых не озарил ни единый луч культуры».

Конечно, для тех, кто считает поэзию уделом избранного меньшинства, а народ — далеким от поэзии по самой своей природе, эти слова звучат профанацией искусства.

144. Товарищ Уильям

В том же 1964 году Неруда подарит нам перевод поэта, которого считает непревзойденным. 1964 год был не только годом Неруды, но и годом Шекспира. Чтобы почтить одного из своих кумиров, Неруда взялся за рискованное дело — перевод «Ромео и Джульетты». Когда Экспериментальный театр предложил ему эту работу, он сразу же загорелся. Он говорил, что берется за нее с полнейшим смирением. Ему хотелось склонить голову в знак почтения к своему товарищу по перу. Эта работа измучила его. Позже он сказал мне: «Никогда больше не возьмусь за такой труд».

Он вникал в зазоры между словами, и новым светом озарилась для него любовь несчастных молодых людей. Но он разглядел и то, что скрывалось за сияющим ликом их любви, за всесокрушающей страстью и беспримерным самопожертвованием, — «проклятие бессмысленной вражды». «Ромео и Джульетта» — это проклятие войне и мольба о мире. Тибальд отвечает Беневолио: «Не говори мне о мире, я ненавижу это слово». Для Неруды эта фраза ассоциировалась со словами Габриэлы Мистраль: «Мир — это проклятое слово».

Неруда должен был открывать шекспировский год в Чили, произнеся несколько слов перед поднятием занавеса и началом трагической истории любовников из Вероны.