Неру - [123]

Громоздкий, безвкусный «Бирла-хаус» был ему безразличен и не вызывал в нем никаких чувств. Он вообще относился к внешней красоте равнодушно. Не привыкший к комфорту, Ганди продолжал спать на циновке, брошенной на мраморный пол...

В Дели и его окрестностях к началу 1948 года скопилось до четырехсот тысяч пенджабских беженцев — индусов и синхов. В городе распространялась зловещая эпидемия религиозной вражды.

Административное управление столицей и вся полиция находились в подчинении Пателя, но он не предпринимал эффективных мер борьбы с нарушителями порядка. Погромы и поджоги в Дели продолжались, банды из «Хинду махасабха» и «Раштрия сваямсевак сангх» (РСС) безнаказанно терроризировали мусульманское население города. Гибли люди, разрушались исторические памятники и святыни мусульман. Ганди глубоко страдал, видя, что все его усилия примирить общины не приносят успеха.

Ежедневно к дому Бирлы стекались толпы паломников послушать проповеди Ганди, который читал выдержки из разных священных книг — индусских, мусульманских, буддистских, христианских, призывая людей к смирению и религиозной терпимости. Вскоре индусы-фанатики стали обвинять его в измене своей религии, а мусульмане — не доверять ему, потому, что он все-таки оставался правоверным индусом. Если раньше весь народ откликался на призывы Махатмы, то теперь люди, казалось, оставались глухи к его самым пламенным словам. Воинствующие фанатики собирались у «Бирла-хаус» и угрожающе выкрикивали: «Ганди мурдабад!» — «Смерть Ганди!»

Однажды Махатма пригласил к себе Неру, Азада и Пателя.

— Что вы делаете для прекращения кровавого разгула? — обратился он к Пателю.

Тот пытался успокоить Махатму, отвечая, что сведения о беспорядках в городе сильно преувеличены и что у мусульман нет оснований для жалоб.

Ганди вскинул на Пателя удивленный взгляд:

— Я нахожусь не где-нибудь в Китае, а здесь, в Дели, да и мои глаза и уши пока еще при мне, — с обидой сказал он. — Если вы уговариваете меня не верить собственным глазам и ушам и уверяете, что у мусульман нет никакой причины жаловаться, то, очевидно, ни мне не убедить вас, ни вам меня.

В разговор вмешался Неру, которого возмутила ложь Пателя.

— Положение, когда мусульманское население города избивают словно кошек и собак, далее терпеть невозможно, — в сердцах сказал он. И, глядя Пателю прямо в глаза, добавил: — Меня лично мучают угрызения совести от сознания собственного бессилия и невозможности положить конец убийствам и беспорядкам.

Ганди больно ранило неискреннее поведение Пателя, который своей политической карьерой был во многом обязан ему.

Будучи не в состоянии предпринять что-то другое, Махатма прибегает к своему обычному оружию — 12 января 1948 года он объявляет шестнадцатую за свою жизнь голодовку протеста. Махатма полон решимости голодать до тех пор, пока в Дели не восстановятся мир и спокойствие.

В тот день Неру, Азад и Патель снова приехали к Ганди и пытались уговорить его отказаться от голодовки, ибо это означало для него верную смерть. Патель упрекал Ганди в том, что его голодовка ничего не даст и послужит только поводом для критики правительства. После этих слов он неожиданно поднялся и, делая вид, что больше не намерен продолжать беседу, собрался уходить. Азад сказал, что ему следовало бы еще остаться.

— А какой толк, если я останусь? — почти выкрикнул Патель. — Ганди не желает меня слушать. Он, по-видимому, решил очернить индусов перед всем миром. Если это его цель, то мне нечего здесь делать.

Ганди выдвинул условия, на которых он соглашался отказаться от голодовки. Он, в частности, потребовал прекращения всякой вражды между религиозными общинами и восстановления разрушенных индусами мусульманских святынь и памятников.

Махатма голодал с 12 по 18 января. Состояние его здоровья день ото дня ухудшалось. Миллионы людей с сочувствием и страхом следили за протестом престарелого вождя, который один восстал против религиозных фанатиков. Многие будто прозрели от еще недавно ослеплявшего их безумия. На многолюдных митингах, проводившихся в столице, они клялись, что выполнят все условия Ганди. В воскресенье, 18 января, представители индусов и мусульман в присутствии Ганди подписали клятву сохранить мир между общинами и распространить его на всю Индию и Пакистан.

Спокойствие в стране было восстановлено, и Махатма прекратил голодовку. Но не все остались довольны таким исходом событий. Руководители «Хинду махасабха» обвиняли Ганди в «предательстве священного дела индусов» и угрожали, что они не допустят чтения им во время молитвенных собраний отрывков из Корана и Библии.

20 января, в момент, когда Ганди выступал перед тысячами людей, собравшихся у «Бирла-хаус», террорист бросил в него бомбу, но она не причинила никому вреда. Ганди при этом даже не вздрогнул.

— Враг мусульман является врагом Индии, — сказал он и призвал присутствующих сохранять спокойствие.

Махатма продолжает вести прежний образ жизни и не разрешает полицейским проводить обыски людей, приходящих в сад его резиденции на вечерние собрания. Он великодушно прощает покушавшегося на его жизнь террориста.