Нереальные хроники постпубертатного периода - [14]

Состояние ужаса усилилось. Его подташнивало, толи от этого запаха, толи от вчерашнего портвейна. Голова не соображала. Стояла гнетущая тишина, можно было подумать, что весь мир исчез, испарился, остался только этот вагон с сотней существ, которые пытались еще быть людьми. Он услышал шум шагов, так бывает, когда сапогами идут по чему-то сыпучему — по щебню. Значит, мир не исчез и есть еще люди на этом свете. Кто-то шел рядом с вагоном. Ян попытался закричать, но получилось только клокотание из горла. Наконец он набрался сил и закричал: «Помогите»!

Шаги у вагона затихли.

— Тебе не показалось, что кто-то кричал? — Под вагоном разговаривали по-русски.

— Точно, кто-то кричал, по-моему, из этого вагона.

— Сапунов, а ну-ка проверь, что в вагоне.

Ян снова выдавил из себя: «Помогите, пожалуйста, помогите»!

Через несколько секунд над вагоном показалась голова в танковом шлемофоне. Солдат с сержантскими погонами присвистнул от удивления:

— Товарищ, старший лейтенант, тут заключенные из концлагеря, полный вагон. — На его лице отбивалась сразу целая гамма чувств. Кроме удивления, там было сострадание и растерянность.

— Живые?

— Кое-кто живой. Что будем делать? Надо их оттуда как-то вытянуть.

— Что надо?

— Я и сам не знаю, дверей-то у вагона нет. Надо их через верх доставать. Сами они, наверное, не вылезут.

— Я могу, наверное, сам, — подал голос Ян, — ему удалось даже освободить одну руку и поднять её над головой.

— Вот и хорошо, — заметил его сержант, — только надо сначала тех, кто у бортов стоят вынуть. Ты же, как сюда доберешься, по головам?

Ян стоял в самой середине вагона и добраться до борта для него действительно было проблемой.

— Вы подождите, — подумав, сказал сержант, — мы попробуем соорудить что-то вроде лестницы, так будет легче вылазить.

Он спрыгнул с вагона и его не было очень долго, во всяком случае, так показалось Яну. Танкисты достали лестницу и дело понемногу пошло. Главной задержкой было то, что вдоль борта живых почти не осталось — они все замерзли. Тем, кто в середине, повезло больше, их хоть немного согревали тела товарищей.

Через некоторое время Яна тоже вытащили из вагона. За вагоном дул пронизывающий ветер, а у Яна была только рубашка с коротким рукавом и легкие летние штаны, его бил озноб. Правда, трудно было определить, это озноб от холода или от нервного шока. Ян никогда не видел такого количества мертвых людей. Немножко освоившись, он начал помогать танкистам. Тех, в ком еще угадывалась жизнь, относили в помещение вокзала, там растопили большую печку и, постепенно в помещении становилось теплее. Носить было совсем нетяжело. Все эти ребята, которые больше были похожи на стариков, весили килограммов по сорок.

Тех, кто не подавал признаков жизни, а таких было большинство, складывали прямо здесь, у вагонов. Постепенно их припорашивал снег. Занимаясь физической работой, Ян нагрелся и спокойнее начал осматриваться. Рядом с вокзалом стояло три тридцатьчетверки со звездами на башнях, на путях было еще много разных вагонов. Ян понял, им еще очень повезло, что танкисты пошли именно мимо их вагона.

Во время лазаний из вагона и в вагон, Ян так вымазал свою одежду, что мало отличался от настоящих заключенных, во всяком случае, танкисты ему никаких вопросов не задавали. Сержант, который первым залез на вагон, даже поделился с ним галетой, объяснив, что это союзническая по ленд-лизу.

Они несколько часов таскали живых и мертвых, Ян устал, конечно, как собака. Похмелье тоже давало себя знать, постоянно хотелось пить, он хватал снег, выбирая почище. Лейтенант подошел к нему и сочувственно сказал:

— Ты пойди в помещение, хоть погрейся, мы-то по-зимнему одеты, а ты окоченел совсем.

У Яна действительно сильно окоченели руки, они были грязные и почти синие. Рубашка с коротким рукавом из бежевой превратилась в грязно-серую, а брюки впереди и особенно на коленях стали просто черными. На предложение лейтенанта Ян кивнул и начал присматривать себе место поближе к печке, хотя это было сложно. Люди в полосатой робе облепили её, Ян просто присел у стены. Сначала на корточки, а потом сполз и сел на пол, упершись в грязную штукатурку спиной. Через какое-то время он задремал.

Глава 6

Петру Андреевичу наоборот не спалось, он не первый час лежал в кровати с открытыми глазами. Ему вспоминалась не только война, послевоенная служба. Какие надежды были, особенно когда он получил в руки первый экземпляр своей книжки. Его затаскали по всяким торжественным собраниям. Старшина первой статьи — писатель. Казалось вся жизнь впереди, все возможности перед тобой, только трудись, старайся. Все тебе рады, улыбаются, а уж девушки…, такой молодой, а уже писатель, даром, что матрос.

Петр Андреевич снова вспомнил про стажера — немножко смешной он, такие вопросы задает. С женщинами — это целая наука. Сам-то Зозуля с юности особого стеснения перед женщинами не имел, может быть, потому что жизнь заставила рано повзрослеть. Наука выживать имеет и раздел «женское обольщение». Тут, наверное, сыграло то, что выживание и стеснение — два взаимоисключающих понятия.

Уже бы давно и косточки его сгнили, если бы он стеснялся, чего угодно. Естественный отбор в явном виде. С женщинами надо, как на корриде — сразу быка за рога и в …, они это любят. У Яна просто воспитание другое, сразу видно: детский сад, школа, институт. Что и кого он видел? Врал, наверное, только когда двойки в школе получал и то краснел, как барышня. Петр Андреевич улыбнулся, впервые за эту ночь.