Нереальные хроники постпубертатного периода - [13]

Здесь же мертвый дом, только когда лифт не работает можно соседей увидеть, но не поздороваться. А, чего здороваться, может это и не сосед вовсе, может просто прохожий или страховой агент, страхует от несчастного случая и пожара. От тоски страховки нет. Всколыхнули сегодня душу воспоминания, где этот стажер взялся, хотя он и не выспрашивал, а тоска наплывала на Петра Андреевича регулярно. Разве же так он мечтал прожить жизнь?

Он вышел из автобуса на конечной. Посмотрел на часы, понятно было, что надеяться можно только на дежурный или какой-нибудь рабочий автобус, везущий работяг с ночной смены по домам. Промаявшись на остановке с полчаса, он вскочил в проходящий автобус, даже не спрашивая, куда он идет. Ему повезло, он шел до Ильфа и Петрова, а там уже можно и пешочком.

Около двух часов ночи Петр Андреевич тихонько вставлял в замочную скважину ключ. Провернув два раза, он толкнул дверь, она не поддалась. Зозуля крепко выматерился — жена задвинула щеколду. Он постоял, подумал, оценивая степень своего опьянения. «Хотя, какая разница — два часа ночи, сейчас начнется, но не спать, же мне под дверью, тем более, завтра на работу, точнее сегодня».

Он аккуратно вдавил кнопку звонка. В тишине зазвенело громко, громко. Послышались шаркающие шаги и глазок в двери потемнел, значит с той стороны, кто-то смотрел на площадку.

— Открывай, чего ждешь, Тимофеевна, — Зозуля с молодости называл свою жену по отчеству.

— Ах, ты алкаш проклятый, он еще требует чего-то. Иди туда, где тебе наливали, к проституткам своим иди, шлюхам подзаборным.

— Чего ты? На работе задержали, срочный заказ, как откажешь?

— Вечно у тебя срочные заказы. Иди отсюда, чтобы глаза мои тебя не видели.

— Тимофеевна, ты меня не зли, ты меня знаешь, если сейчас не откроешь, дверь вынесу.

— Не вздумай, милицию вызову.

— Вызывай, а я расскажу, как героя войны и труда не пускают на законную жилплощадь.

— Какой ты герой? Ты пьянь хроническая.

— Это спорное суждение, а ответственный квартиросъемщик я, квартиру мне давали!

Петр Андреевич разгоняется и тихонько бьет в дверь. За дверью раздаются крики: «Помогите, спасите, что же это такое делается»! Зозуля не обращает никакого внимания, разгоняется снова. Тимофеевна, покрикивая, внимательно следит за ним через глазок. Она не дает Петру Андреевичу снова удариться об дверь и резко её открывает. Тот по инерции пролетает мимо неё дальше по коридору. У туалета тормозит, включает свет в нужном заведении и открывает дверь. Презрительно посмотрев на жену, бросает: «Змеюка».

Такой псевдоним её не успокаивает и, несмотря на третий час ночи, она продолжает кричать, призывая все небесные и земные кары на голову мужа. В руке у неё деревянная качалка, которую она применяет, когда вываривает постельное белье.

Петр Андреевич открывает дверь туалета, качалка со всего размаха летит ему в голову, но он поскальзывается на скользком кафеле. Качалка пролетает мимо, а лоб мужа попадает прямо в косяк двери и сразу же вспухает синяя шишка. Петр Андреевич не выдерживает, подхватывает качалку и с криком «убью», бросается за женой. Та, имея габариты чуть не вдвое больше, чем у мужа проявляет невиданную прыть, как пушинка пролетает по коридору и запирается в спальне. Занавес.

Такие баталии не редки теперь и не были редкими двадцать лет назад, поэтому Петр Андреевич почти спокойно относит качалку на кухню, а сам направляется спать в свою спальню. Они уже давно с Тимофеевной не спят в одной постели, как-то так незаметно это произошло. То он болел, то она болела, так вот и получилось, что возвращаться не захотелось в общую спальню ни ей, ни ему.

Петр Андреевич зашел в ванную и в зеркале рассмотрел травмированную бровь. Ясно, что до утра она не заживет, придется брать отгул. Он прошел к своей постели, улегся, но сон не шел. Перед глазами проплывали давние события, сердце щемило: «Разве так он мечтал прожить свою жизнь»?

* * *

Яну повезло, он успел вскочить в почти пустой последний трамвай. Ночью стало прохладно, он сел на холодное сиденье и обхватил плечи руками, пытаясь согреться. Трамвай мерно покачивался, тянуло в сон. Он подумал: «Надо не пропустить свою остановку».

Проснулся Ян от холода и оттого, что у него затекли руки и ноги. Сон постепенно отпускал его из своих объятий, он попытался поменять позу, но у него это не получилось. В нос ударил сильный мерзкий запах, точнее вонь. Вонь от немытого тела, мочи, испражнений и еще какой-то гнусности. На лицо падало, что-то мягкое и мокрое. Ян открыл глаза и ужаснулся. Крик застрял у него в горле. Уже рассвело, он поднял голову вверх, ему на лицо падал редкий снег.

Поднимать голову и поворачивать ею, это единственное, что можно было делать свободно. Он стоял плотно зажатым среди людей в полосатой одежде, их лица были измождены, глаза закрыты. Ближайший человек обронил голову на плечо Яну, его тело было совсем холодным, а поза неестественной. Ян понял, что тело безжизненное. Он стоял рядом с трупом и поддерживал его своим телом, только поэтому тот не падал. От этого ощущения Яну стало плохо, у него подкосились ноги, но он тоже не упал, поддерживаемый окружающими. Падать было некуда.