Неразумные головы Змея Горыныча [Авторский сборник] - [29]

— Я тоже был бы не прочь подружиться с жирным и толстым кошельком, — сказал один ученик.

— У них наверняка очень интересная и содержательная жизнь.

Заворожённые выпускники напрочь потеряли интерес к профессиям. Их внимание было приковано к импозантным кошелькам. Му-Му утратила контроль над классом, с закрытыми глазами сидела на своём стуле, обиженно поджав сухие губы, которые шептали: «Мы одиннадцать лет сеяли в ваши телячьи души семена разумного, доброго, вечного, а вы слушаете непонятно что».

— А что кошельки едят, что читают, чем занимаются?

— Едят они не траву, едят они деньги — бумажные и металлические.

— А читают только надписи на зелёных купюрах и только по-английски. Русский язык они терпеть не могут.

— Так они не патриоты?

— Какие патриоты? Наоборот…

Вдруг один телёнок стряхнул с себя наваждение и крикнул на весь класс:

— Держите их! Это жулики!!! Особо опасные жулики. Они ограбили всю страну. А теперь они грабят наши души и даже покусились на наши тела! Вы посмотрите, они же сделаны из телячьей кожи.

И тут, в один миг, все жирные кошельки исчезли. Так же внезапно, как и появились. Му-Му с облегчением вздохнула:

— Фу, какие неприятные твари… Деньги, конечно, многое значат, многое решают, но не всё. За деньги не купишь искреннюю дружбу и настоящую любовь, не купишь доброту, честность, правду. Изобилие денег, страсть заиметь их много и любыми средствами множат зло, опустошают души. А теперь давайте всё-таки честно поговорим с нашим гостем о настоящих профессиях.

Временно забытый, юрист заскучал было, но тотчас встрепенулся и продолжил свой рассказ.

26. Простодушный воробей

За деревенским складом гора бумажных мешков с минеральными удобрениями с весны лежала. Воробей попробовал удобрение на вкус, но чуть не умер. Хорошо, лужа рядом была, прополоскал он горло, прочистил желудок, отлежался в тени на траве и решил в город податься. Доносились и до его деревни слухи, что жизнь уж больно проста в городе. В парках (это что-то вроде лесов) валяются бублики с маком, булочки с повидлом. А ещё есть там большие железные ящики: в них не только хлебные крошки — всё что угодно можно найти. Так что прокормиться в городе — пара пустяков.

Сказано — сделано. На одном из поездов добрался воробей с семейством до столицы. На Казанском вокзале выпорхнули они из вагонной перемычки. Гул ошеломил птичек. Они забились под платформу и там просидели до ночи. Уже людские ноги перестали ходить по платформе, шум утих.

Тут воробей увидел неподалёку от себя кусочек хлеба. Он повертел головой по сторонам и, не увидев никакой опасности, подлетел к хлебу: детишки уже давно просили поесть, и у него самого с женой урчало в желудках, а этой порции всем хватило бы.

Но не успел он схватить корочку, как перед ним возник тощий взъерошенный воробей:

— Не твоё!

Сельский воробей оторопел.

— Ты откуда взялся? — грозно спросил тощий.

— Из Горьковской области, — простодушно ответил сельский.

— Вижу, что из области. К нам зачем притащился, да ещё с выводком?

— Я слышал, что в городе…

— Мало ли что ты слышал в деревне, проваливай отсюда, пока цел. Считаю до трёх.

— Ну, это мы посмотрим, кто проваливай, — разозлился воробей. Видимо, смелости ему придал голод. Правда, в деревне ему никогда не приходилось драться, и сам он был прирождённым пацифистом, хотя не знал об этом. Он нахохлил перья, глаза его заблестели. От красной неоновой рекламы они блестели весьма устрашающе. Тощий вспорхнул и убрался.

— Я думала, конец, — прощебетала жена. — И зачем только сюда приволок нас. Как-нибудь бы и на селе приспособились. На свиноферму переселились бы…

— Молчи, — оборвал воробей, у него ещё не прошёл приступ злости, — свиноферму давно развалили.

— А вдруг он сейчас приведёт своих дружков, что тогда? Ты не о себе думай, ты о нас подумай, у тебя еще троё.

— Ладно, — поостыл воробей, — полетели куда-нибудь.

И не тронув хлебной корочки, они вспорхнули с освещённого места и перелетели под дерево, где было темно и безопасно.

Первая ночь была голодной. Детишки несколько раз просыпались — жалобно просили есть. Мама вталкивала в их раскрытые клювики жёваные комочки листьев, воробьята засыпали.

А наутро воробей решил действовать. Только в чём должна заключаться его деятельность, он ещё не представлял. Он перелетел с Казанского вокзала на Ленинградский, потом на Ярославский. Многолюдье ему стало нравиться: приятно кружилась голова. Ощущение было такое, словно он наклевался семян конопли. Как-то по глупости, ещё в юности, его уговорили воробьи-оторвы попробовать таких зерён и остатки браги, которую деревенские бабки выливали в канаву. После этой дегустации воробей чуть не умер: он не мог пошевелить ни крыльями, ни лапками, еле-еле его отходили. И тогда он понял, что наркотики и алкоголь — это смерть.

Пристрастие к ним сельские воробьи категорически осуждали. Философия их была такова: в каждом воробье есть фитилёк жизни; пока клюёшь пшеницу или просо, фитиль не горит сам по себе, а чуть только начнёшь употреблять наркотики или алкоголь, будет сгорать сам фитилёк, а вместе с ним сгорит и воробьиная жизнь. И всё — конец!