Неразлучные - [23]

Я бросилась к сараю. Над ней склонилась мадам Галлар. Андре лежала на опилках с закрытыми глазами и окровавленной ногой. Лезвие топора было красным.

— Малу, неси аптечку! Андре ногу поранила! — крикнула мадам Галлар.

Она попросила меня позвонить врачу. Когда я вернулась, Малу перевязывала Андре лодыжку, а мать поднесла к ее носу вату с нашатырем. Андре открыла глаза.

— Топор из рук выскользнул! — пробормотала она.

— Кость не задета, — сказала Малу. — Рана глубокая, но кость цела.

У Андре слегка поднялась температура, врач нашел ее чрезвычайно утомленной и рекомендовал длительный отдых — все равно она не сможет наступать на ногу раньше чем дней через десять.

Когда вечером я зашла ее проведать, она была страшно бледна, но встретила меня веселой улыбкой.

— Я прикована к постели до конца каникул! — сообщила она радостно.

— Вам очень больно? — спросила я.

— Чуть-чуть! Но даже будь мне в десять раз больнее, все равно это лучше, чем ехать к Сантене!

Она хитро на меня посмотрела:

— Как говорится, само Провидение вмешалось!

Я вытаращила глаза:

— Андре! Вы же не нарочно это сделали?

— Я не смела надеяться, что Провидение озаботится такими пустяками, — усмехнулась она.

— Как вам хватило храбрости! Чудом не остались без ноги!

Андре откинулась назад и опустила голову на подушку:

— Я больше не могла.

Некоторое время она лежала молча, уставившись в потолок; глядя на ее белое как мел лицо, глаза, устремленные в одну точку, я почувствовала, что во мне шевельнулся былой страх. Поднять топор, рубануть… Я точно была не способна на такое, при одной мысли об этом у меня все нутро переворачивалось.

— Мама не догадывается?

— Думаю, нет. — Андре снова выпрямилась. — Я же говорила: как-нибудь устрою, чтобы меня оставили в покое.

— Вы уже тогда решились на это?

— Я решила сделать что-нибудь. Идея насчет топора пришла мне в голову сегодня утром, когда я собирала розы. Сначала я планировала порезаться секатором, но этого было бы недостаточно.

— Вы меня пугаете!

Андре широко улыбнулась:

— Почему? Все получилось удачно, я не слишком сильно рубанула. — И, помолчав, спросила: — Вы не против, если я попрошу у мамы разрешения оставить вас здесь до конца месяца?

— Она не захочет.

— Но я все-таки с ней поговорю!

То ли мадам Галлар заподозрила правду и терзалась теперь раскаянием и страхом за дочь, то ли ее напугало заключение врача, но она согласилась, чтобы я задержалась в Бетари и составила Андре компанию. Семейство Ривьер де Бонней уехало одновременно с Малу и Сантене, и в доме сразу стало тихо. Андре получила отдельную комнату, и я часами сидела у ее кровати. Как-то утром она мне сказала:

— Вчера вечером у меня был долгий разговор с мамой насчет Паскаля.

— И как?

Андре закурила сигарету, она курила, когда нервничала.

— Она поговорила с папой. В принципе, они ничего не имеют против Паскаля, он даже произвел на них приятное впечатление, когда приходил с вами к нам. — Андре поискала мой взгляд. — Но я понимаю маму: она его совсем не знает, и ей важно понять, серьезные ли у него намерения.

— Она не будет возражать против брака? — с надеждой спросила я.

— Нет.

— Ну вот! Это же главное! Вы не рады?

Андре затянулась сигаретой:

— О браке речь может идти не раньше чем через два-три года…

— Я понимаю.

— Мама требует, чтобы мы официально обручились. Иначе она запретит мне видеться с Паскалем и отправит меня в Англию, чтобы сжечь мосты.

— Так вы обручитесь, вот и все! — Подумав мгновение, я с воодушевлением продолжала: — Да, конечно, вы с Паскалем никогда не касались этой темы, но ясно же, что он не позволит вам уехать от него на два года!

— Я не могу принуждать его обручиться со мной! — заволновалась Андре. — Он просил меня набраться терпения, дать ему время разобраться в себе. Не стану же я вешаться на него и кричать: «Давай обручимся!»

— Не надо на него вешаться, надо просто объяснить ситуацию.

— Это значит, по сути, припереть его к стенке.

— Вы же не виноваты! У вас нет другого выхода.

Она долго спорила, но в конце концов я убедила ее поговорить с Паскалем. Она только отказалась писать об этом в письме, матери обещала, что поговорит с ним, когда все вернутся в город. Мадам Галлар согласилась. Она часто улыбалась в те дни — наверно, радовалась про себя: «Двух дочек пристроила!» Со мной она была почти любезна, и порой, когда она поправляла Андре подушки или помогала накинуть болеро, в ее глазах проскальзывало нечто, напоминавшее ее девичью фотографию.

Андре в шутливом тоне поведала Паскалю о том, как поранила ногу, и в ответ получила два встревоженных письма. Он писал, что ей необходим рядом серьезный человек, который заботился бы о ней, и еще что-то, что она мне не пересказывала, но я поняла: она больше не сомневается в его чувствах. Отдых, сон вернули ей румянец, и она даже немного поправилась — никогда я не видела ее такой цветущей, как в тот день, когда она смогла наконец встать с постели.

Она слегка прихрамывала, ходила с трудом. Мадам Галлар предоставила нам на целый день «ситроен». Я вообще редко ездила на автомобиле и еще никогда — ради развлечения. Душа моя ликовала, когда я села рядом с Андре и машина с опущенными стеклами покатила по аллее. Мы поехали через лес Ландов по длинной ровной дороге, убегавшей между соснами прямо в небо. Андре ехала очень быстро: стрелка спидометра приближалась к восьмидесяти! Несмотря на ее умение и опыт, мне было страшновато.