Неразлучные - [18]

Я догадывалась, что Андре хочет пригласить меня не только из дружеских побуждений, но и чтобы поговорить о Паскале. Я вполне готова была принять на себя роль наперсницы и очень обрадовалась, когда Андре объявила, что ждет меня в Бетари в начале сентября.

* * *

В августе я получила от нее всего два письма, оба короткие — Андре писала ранним утром в постели. «Днем у меня нет ни минуты свободной», — сообщала она. Ночевать ей приходилось в комнате бабушки, которая спала на редкость чутко: чтобы написать письмо или почитать, Андре дожидалась, пока сквозь ставни пробьется рассвет. Дом в Бетари был полон народу: жених, две его сестры — томные старые девы, по пятам ходившие за Андре, и родственники Ривьер де Бонней в полном составе. Справляя помолвку Малу, мадам Галлар устраивала встречи с потенциальными женихами для Андре; это был блестящий сезон, празднество следовало за празднеством. «Так я представляю себе чистилище», — писала Андре. Во второй половине сентября ей предстояло сопровождать Малу к родителям жениха — эта перспектива ее удручала. К счастью, она получала длинные письма от Паскаля. Мне не терпелось с ней увидеться. В то лето мне было скучно в Садернаке, одиночество угнетало меня.

Андре встретила меня на перроне в розовом шелковом платье и соломенной шляпке клош, но она была не одна: близнецы, обе в клетчатых платьицах — голубом и розовом, — бежали вдоль поезда и кричали:

— Вон Сильви! Привет, Сильви!

Своими прямыми волосами и карими глазами они напомнили мне девочку с обожженной ногой, покорившую мое сердце десять лет назад, только щеки у них были покруглее и взгляд менее дерзкий. Андре улыбнулась быстрой, но такой живой улыбкой, что показалась мне пышущей здоровьем.

Она протянула руку:

— Хорошо доехали?

— Как всегда, когда путешествую одна!

Близнецы смотрели на нас критически.

— Почему ты ее не целуешь? — спросила у Андре голубая.

— Есть люди, которых очень любишь, но не целуешь, — ответила Андре.

— Есть люди, которых целуешь, но не любишь, — подхватила розовая.

— Именно, — согласилась Андре. — Отнесите чемодан Сильви в машину.

Девочки взяли мой чемоданчик и, подпрыгивая на ходу, направились к припаркованному у вокзала черному «ситроену».

— Как идут дела? — спросила я у Андре.

— Ни хорошо, ни плохо, потом расскажу.

Она села за руль, я рядом с ней, близнецы устроились на заднем сиденье, заваленном кучей пакетов. Ясно было, что я попала в круговорот жестко организованной жизни. «Перед тем как встречать Сильви, сделаешь покупки и заедешь за близнецами», — приказала ей мадам Галлар. Когда доедем, эти пакеты еще надо будет разобрать.

Натянув перчатки, Андре орудовала рукоятками; приглядевшись к ней внимательнее, я заметила, что она похудела.

— Вы похудели, — сказала я.

— Да, наверно, немножко.

— Еще бы! Мама ее ругает, а она все равно ничего не ест! — выкрикнула одна из девочек.

— Она ничего не ест, — эхом подхватила другая.

— Не говорите глупостей, — оборвала их Андре. — Если бы я ничего не ела, я бы умерла.

Автомобиль плавно тронулся, ее руки в перчатках, лежавшие на руле, выглядели ловкими и умелыми — впрочем, все, что делала Андре, она делала хорошо.

— Вы любите водить?

— Я не люблю работать шофером целыми днями, но водить мне нравится.

Машина ехала вдоль белых акаций, но я не узнавала дорогу: долгий спуск, где мадам Галлар до отказа натягивала вожжи, подъем, где лошадь еле плелась, — все стало плоским. Вскоре мы свернули на подъездную аллею. Кусты самшита были аккуратно подстрижены. Дом не изменился, но перед крыльцом появились бордюры из бегоний и клумбы с цинниями.

— Этих цветов раньше не было, — удивилась я.

— Да. Красивыми их не назовешь, но у нас теперь есть садовник, надо же его чем-то занимать, — ответила Андре со смешком. Она взяла мой чемодан. — Скажите маме, что я сейчас приду, — велела она близнецам.

Я узнала вестибюль и его дачный запах; ступени лестницы скрипели, как прежде, но на площадке Андре повернула налево.

— Вас поселили в комнату близнецов, а они будут спать вместе со мной и с бабушкой. — Андре толкнула дверь и поставила мой чемодан на пол. — Мама говорит, что если мы будем жить в одной комнате, то ночью не сомкнем глаз.

— Жалко!

— Да. Но хорошо уже то, что вы здесь. Я так рада!

— Я тоже.

— Спускайтесь, как будете готовы. Я должна пойти помочь маме.

Она закрыла дверь. Когда она писала мне «У меня нет ни минуты», это не было преувеличением. Андре никогда не преувеличивала. И все-таки она нашла время срезать для меня три красные розы — ее любимые цветы. Я помнила одно из ее детских сочинений: «Я люблю розы. Это церемонные цветы, они умирают не увядая, в поклоне». Я открыла шкаф, чтобы повесить на вешалку свое единственное сиреневое платье. В шкафу я обнаружила пеньюар, домашние тапочки и прелестное белое платье в красный горошек; на туалетный столик Андре поставила миндальное мыло, флакон одеколона и рисовую пудру рашель. Я была невероятно тронута ее заботой.

«Почему же она не ест?» — думала я. Возможно, мадам Галлар перехватывает ее письма. И что? Пять лет прошло. Неужели повторится та же история? Я вышла из комнаты и спустилась вниз. Нет, это будет не та же история. Андре уже не ребенок, я чувствовала, знала, что она любит Паскаля неисцелимой любовью. Я успокаивала себя тем, что мадам Галлар нечего возразить против их брака: в конце концов, Паскаль вполне подходит под определение «молодой человек, достойный во всех отношениях».