Нераскрытая самость - [13]

Данный аргумент, разумеется, не означает, что мы должны закрыть глаза на ситуацию, с которой столкнулась Церковь. Когда Церковь пытается придать форму аморфной массе, объединяя индивидов в общину верующих и удерживая такую организацию от распада с помощью внушения, она не только оказывает огромную услугу обществу, но и дарует индивиду бесценное благо – смысл жизни. Эти функции, однако, как правило, только подкрепляют определенные тенденции, но не модифицируют их. К сожалению, как показывает опыт, внутренний человек остается неизменным вне зависимости от размера общины, к которой он принадлежит. Его окружение не может дать ему то, что он может получить исключительно ценой собственных усилий и страданий. Благоприятная среда, напротив, лишь усиливает опасную тенденцию ожидать всего извне – даже те метаморфозы, которые внешняя реальность не может обеспечить. Под ними я подразумеваю глубинные изменения внутреннего человека, которые так необходимы в свете массовых явлений нашего времени и еще большей проблемы перенаселенности, грозящей нам в будущем. Настало время спросить себя, из кого состоят массовые организации и что составляет природу индивида, то есть реального, а не среднестатистического человека. Ответы на эти вопросы, по всей видимости, могут быть получены только в процессе саморефлексии и никак иначе.

Все массовые движения, как и следовало ожидать, с величайшей легкостью скользят вниз по наклонной плоскости, сооруженной из больших чисел. Там, где много людей, безопасно; то, во что верят многие, без сомнения истинно; то, чего жаждут многие, наверняка достойно стремления, необходимо и, следовательно, хорошо. В шуме, который производит толпа, кроется возможность силой добиться исполнения желаний; сладостнее же всего мягкое и безболезненное скольжение назад, в царство детства, в рай родительской любви, в беззаботность и безответственность. Все решения принимаются наверху; на все вопросы есть ответ, и все потребности удовлетворяются должным образом. Инфантильное сноподобное состояние массового человека настолько нереалистично, что ему даже не приходит в голову поинтересоваться, кто платит за этот рай. Подведение баланса возлагается на высший политический или социальный авторитет. Последний охотно берет на себя эту функцию, ибо его власть тем самым возрастает; а чем больше у него власти, тем слабее и беспомощнее становится индивид.

Всякий раз, когда социальные условия такого типа возникают в больших масштабах, открывается путь к тирании, а свобода индивида превращается в духовное и физическое рабство. Поскольку любая тирания ipso facto[15] безнравственна и безжалостна, у нее гораздо больше свободы в выборе средств, нежели у института, принимающего во внимание индивида. Вступив в конфликт с организованным Государством, такой институт быстро осознает невыгодность своей морали, а потому решает воспользоваться теми же методами, что и его противник. Таким образом, распространение зла почти неизбежно, причем даже там, где непосредственного заражения можно было избежать. Опасность заражения особенно велика, когда большие числа и статистические показатели приобретают решающее значение, как это повсеместно происходит в Западном мире. Удушающая мощь масс в той или иной форме демонстрируется нам каждый день в газетах; ничтожность индивида вдалбливается ему в голову столь основательно, что он теряет всякую надежду быть услышанным. Изжившие себя идеалы liberté, égalité, fraternité[16] нисколько не помогают ему, ибо он может апеллировать только к своим палачам, представителям массы.

Сопротивление организованной массе способен оказать лишь тот, кто так же хорошо организован в своей индивидуальности, как и сама масса. Я вполне отдаю себе отчет в том, что данное утверждение может показаться совершенно непонятным современному человеку. Средневековое представление о том, что человек – это микрокосм, отражение великого космоса в миниатюре, давно забыто, хотя в его пользу говорит само существование его мирообъемлющей и мирообусловливающей психики. Образ макрокосма не только запечатлен в его психической природе; он сам создает этот образ во все возрастающих масштабах. Он несет в себе это космическое «соответствие», с одной стороны, благодаря своему мыслящему сознанию, а с другой – благодаря наследственной, архетипической природе своих инстинктов, связывающих его с окружающей средой. Его инстинкты, однако, не только привязывают его к макрокосму; в некотором смысле они разрывают его на части, ибо желания влекут его в противоположных направлениях. В результате он пребывает в постоянном конфликте с самим собой; лишь в крайне редких случаях ему удается подчинить свою жизнь одной-единственной цели. За это, как правило, он должен дорого заплатить – а именно, подавить другие стороны своей природы. Возникает вопрос: стоит ли вообще добиваться такого рода целеустремленности, учитывая, что естественное состояние человеческой психики состоит в столкновении составляющих ее элементов и в их противоречивом поведении – то есть в определенной степени диссоциации? Буддисты называют это привязанностью к «десяти тысячам вещей». Такое состояние требует упорядочивания и синтеза.