Нептуну на алтарь - [10]

А перед этим отпуском вдруг открыл для себя, что коренным образом изменился, осознал себя в новом качестве. И рост свой ощутил, и то, что мышцы к новым пропорциям приспособились, — ощутил. Теперь его пластика стала более природной, движения освободились от угловатости и неуклюжести.

Перед приездом домой Николай успел заказать в ателье военного индпошива модные моряцкие брюки — клеш. Летняя форма моряка состояла из белых брюк, белой матроски и бескозырки с белым чехлом. Но форменные брюки были, во-первых, с прямыми штанинами, а во-вторых, из ткани, которая очень мялась, от чего они быстро теряли форму и опрятность. И моряки, модничая и форся, заказывали себе брюки-колокола (чем шире они были внизу, тем шикарнее выглядели) из белой китайской чесучи.

Материны слова о девушках не пролетели просто так мимо ушей, отозвались в Николае ускоренным сердцебиением. Его потянуло увидеть Тамилу Бараненко, Майю Хлусову, Валю Кондру, Лиду Харитонову — местных красавиц, гордых и неприступных. Правда, когда он приезжал в предыдущий раз, заприметил также Тамару Гармаш, их сверстницу из пристанционного поселка. Ее близких подруг — Валю Молодченко, Надю Халявку — знал давно. Те тоже были с гонором, что не подступись. А вот Тамара показалась ему не такой. Она не кривлялась, не воображала себя принцессой — от нее веяло доброжелательностью, трогательной незащищенностью. Николай познакомился с Тамарой, раза два они вместе сходили в кино. Но рассчитывать на что-то большее он тогда не мог — впереди еще была долгая служба.

Но на этот раз он решил, что коль нравится девушка, хочется ее видеть то, значит, надо идти за влечением души, а там видно будет, куда жизнь поведет.

Дома почти вся работа была спланирована. Завтра он завезет рыжей глины, свежей соломы и половы. Послезавтра измельчит солому, на ней сделает замес и оставит его выстаиваться до следующего дня, а потом обвалькует стены в тех местах, где они вывалились, и оставит подсыхать. А тем временем подправит кровлю. Там работы немного. Перед призывом в армию он капитально ее перекрыл — все снял с крыши, настлал пласт камыша, тщательно подровнял стрехи, а сверху положил солому, терпологами[2] расчесал ее, утрамбовал. Теперь лишь просмотрит, может, кое-где зимние ветры выдергали солому или осенние дожди затекли под нее и она прогнила, тогда восстановит. Через неделю можно будет обмазать дом глиной с половой, а еще через неделю — побелить.

* * *

Отношение молодежи к танцам в те годы было благоговейным, серьезным, как к изысканному самовыявлению, как к поклонению богу музыки, а в его лице и всему прекрасному. Тогда именно танцевали! Достаточно было заиграть оркестру, и молодые тела становились прекрасными, гибкими, появлялись движения сдержанные, грациозные, взвешенные требованиями танца. Это позже начали «ломать» румбу и буги-вуги, а потом, еще позже — танцы превратились на «гоцалки», где лица неопределенного пола, жирные и измятые, в равной мере патлатые и одетые в затрапезные штаны, парализовано дрыгаются в дикарском ритме ударных инструментов. Нынче молодежь и не представляет, что такое настоящий танец.

Танцы устраивались не каждый день, а лишь в среду, субботу и воскресенье. Для них возле молоденького парка соорудили опрятную круглую площадку. Она была приблизительно на полметра поднята над землей и огорожена парапетом, чтобы через него не перепрыгивали безбилетники. Для тех, кто сюда не вмещался или не мог попасть, например из-за отсутствия денег, забетонировали открытую площадку у входа в клуб. Музыка слышна была и тут, так что на качестве танцев это не отражалось. Просто на бесплатной площадке дурачились дети и старшей молодежи тереться с ними боками казалось не солидным.

Постоянным посетителем танцевальных вечеров был родной дядя Бориса Заборнивского Петр Антонович Тищенко, живший рядом с клубом. Он любил молодежь, музыку, веселье, поэтому приходил со своим персональным лозовым табуретом, садился неподалеку от танцплощадки и слушал игру оркестра, смотрел на танцующих, лакомился жаренными семечками и притаптывал ногой, в основном, когда звучала «цыганочка». Зачастую в конце танца восторженно и бурно аплодировал.

Относительно танцев тут существовала местная традиция — в среду их преимущественно посещали женатые люди и те, кто уже приглянул себе постоянную пару и подал заявление в ЗАГС на регистрацию брака. После вечернего киносеанса они собирались на платной площадке и в ожидании музыки удовлетворенно озирались вокруг, подчеркнуто гордясь своими избранниками или избранницами. Затем танцевали обязательный вальс, танго «Цветущий май», «Белая ночь» в исполнении Изабеллы Юрьевой, какой-нибудь фокстрот и расходились.

Суббота тогда еще не была выходным днем, но ее любили за то, что она предшествовала воскресенью и отдыху. Во второй ее половине в душах славгородцев начинали вызревать праздничная торжественность, ожидание музыки, желанных встреч. Звуки оркестра, приятных мелодий доносились до самых отдаленных уголков поселка, созывали тех, кто задержался на работе, эхом отлетали от посадок, наполняли сельскую тишину умиротворением, окутывали предчувствием неожиданного счастья, чего-то еще лучшего и дорогого.