НепрОстые - [2]

8. У Себастьяна замерзли руки. Он отморозил их в ночной Сахаре. С тех пор руки не терпели рукавиц. Себастьян сказал Францу – а что ж должны делать пианисты, когда так холодает?

Они смотрели во все стороны, и везде было хорошо. Потому что была осень, и осень перетекала в зиму. Франц называл разные горы, даже не показывая – где какая. Потом он пригласил Себастьяна к себе. У него давно не было гостей – давно не встречал на скалах кого-нибудь незнакомого. Наверное, тогда они впервые пили кофе с грейпфрутовым соком. Когда Анна принесла им кувшин на застекленную галерею, где медная печка топилась обрезками виноградных лоз, Себастьян попросил, чтобы она немного задержалась и показала – что видно через это окно. Анна перечислила – Плэску, Опрэсу, Тэмпу, Пидпулу, Шэсу, Шэшул, Мэнчул, Билын, Думэнь, Пэтрос.

Была поздняя осень 1913 года. Франц сказал, что есть вещи, значительно более важные, чем то, что зовется судьбой. И предложил Себастьяну попробовать пожить в Яливце. Темнело, и Анна перед тем, как принести другой кувшин – почти что один сок, кофе лишь несколько капель, – пошла постелить ему постель, так как еще не сумела бы сделать это на ощупь.

Хронологически

1. Себастьян остался в Яливце осенью 1913 года. Тогда ему было двадцать лет. Он родился с другой стороны Карпат – на Боржаве – в 1893 году. В 1909 целый месяц жил с родителями в Триесте, а через год поехал воевать в Африку. Домой возвращался через Черное море и Констанцу, дальше Роднянские горы, Грынява и Поп Иван. Прошел Чорногору, прошел под Говэрлой и Пэтросом. Была поздняя осень 1913.

2. Яливец появился за двадцать пять лет перед этим.

Этот город выдумал Франциск, которого чаще называли Францем. Двадцать лет Франциск жил в городах – Львове, Станиславе, Выжнице, Мукачеве. Он учился рисовать только у одного графика (тот работал когда-то с Брэмом, а потом делал и подделывал печати) и должен был, и хотел, и мог переезжать с ним с места на место. Как-то ему показали фотоаппарат, и он перестал рисовать. Однако немного позже сразу за Моршином умер иллюстратор, который сопровождал краковского профессора ботаники – они ехали в Чорногору описывать растения Гуцульщины. В Станиславе профессор заметил Франца, и через несколько дней тот увидел место, где почувствовал себя на своем месте – родственно и счастливо. Через год Франциск вернулся туда и начал строить городок.

А еще через пять лет Яливец был самым фантастическим и достаточно модным курортом Центральной Европы.

3. Анна, из-за которой Себастьян остался в Яливце, сначала звалась Стефанией. Настоящей Анной была ее мама – жена Франциска. Она лечилась от страха высоты, потому что была альпинисткой. Приехала на курорт вместе со своим приятелем – спелеологом. Они делали одно и то же лучше всех в мире. Только она лезла вверх, а он – вниз, но обоим больше всего не хватало пространства. Когда Анна забеременела от Франциска, то решила родить ребенка тут, в Яливце. А когда родилась Стефания, то Анна уже никуда не хотела возвращаться.

Она погибла на дуэли, на которую была вызвана своим мужем. Франциск сразу переименовал Стефанию в Анну. Он сам воспитывал дочь до того самого дня, когда пригласил в их дом Себастьяна, который возвращался из Африки на Боржаву. Тогда Франциск увидел, что теперь она либо подчинится другому мужчине, либо никому.

Письма к Бэде и от него

1. Единственным человеком, который знал их всех на протяжении нескольких десятилетий, был старый Бэда. Поговаривали, что он из Непростых. Во всяком случае, Бэда знался и с ними. Когда Франц научил Анну читать и писать – долгое время он не хотел, чтобы она умела, так как понимал, что Анна будет не писать, а записывать, и не читать, а перечитывать, а это казалось Францу ненужным – она захотела узнать побольше про начало Яливца, про маму. Такое мог знать только старый Бэда, и она писала ему письма с вопросами. Ответы приходили либо очень скоро, либо шли так долго, что казалось, будто в этот раз был указан неправильный адрес (где не было вообще никого, кто мог бы ответить, что Бэды там не может быть никогда).

Как раз тогда Бэда начал жить в броневике, переезжая с места на место, однако не пересекая границу определенного круга, центром которого был Яливец. Когда-то Бэда рассказал одну историю.

2. Когда он первый год прожил в своем броневике, то думал, что не сможет забыть ни одной его мельчайшей детали до конца жизни. Потом броневик наехал на мину, забытую итальянцами, которые строили туннель на Яблуницком перевале. Бэда едва не умер. Его подобрали какие-то гуцулы. Все его тело было изранено, и не так, как ножом, саблей или топором, а так, словно пооткрывались щели в земле. Его запихнули в бочку с медом и поили козьим молоком, сброженным в перегретом вине. А броневик взялись ремонтировать цыгане-скрипачи. Через девять месяцев Бэда вылез из меда. Броневик стоял в саду, и дети, забравшись на него, стряхивали с дерева осенние яблоки. Кажется, снежный кальвин.

Так вот, Бэда думал, что запомнил свой воз навсегда. Он вскарабкался, быстро слабея, по лесенке к люку и понял, что не помнит, как лазил по этой лесенке девять месяцев тому. Зажмурил глаза и не мог себе представить, где что есть там, где все было таким знакомым. Успокаивал себя тем, что стала другой кожа. Или тем, что во время ремонта скрипачи отбросили какие-то детали. И не смог себя успокоить. Так писал старый Бэда.