Непростые истории 5. Тайны ночных улиц - [2]

— Добрый вечер. Погода, действительно, ужасная, — выдавил я прочно забытую формулу вежливости из учебника Литвиновых. — Простите, что побеспокоил.

— Побеспокоили, да, — мрачно согласилась старуха.

Прямая, как палка, и такая же сухая, с острым носом и ссохшимися губами. В её восковом лице не было ни кровинки, но глаза смотрели пронзительно и позволяли скостить от сотни пару десятков лет.

— Можете повернуть кресло к огню, — разрешила она, — я сделаю вам горячий чай с капелькой бренди.

— Спасибо! — искренне поблагодарил я, хотя вместо капельки бренди предпочёл бы двойной солодовый виски. Но с этим можно было и обождать.

— Скажите пожалуйста… — я замялся, не зная, как к ней обратиться.

— Миссис Чандлер — прочитала старуха мысли, вне всякого сомнения отпечатавшиеся у меня на лбу.

— …Миссис Чандлер, как часто у вас пропадает связь? — я тряхнул в руке телефон, словно он мог одуматься от такого непочтительного отношения и заработать.

— Не могу сказать. Я не использую этих ваших новомодных штучек.

Она вышла из-за стойки с подносом в руках, и аккуратно поставила его на крохотный столик возле моего кресла. Тонкая, несомненно — фарфоровая чашка, чайник, вазочка с вареньем и плетеная корзиночка с подогретым хлебом — я попал в рай! Поблагодарив миссис Чандлер энергичным кивком — говорить мешали голодные слюни — я принялся за еду, попутно пытаясь осмотреться. Старушка не соврала — там не было ничего «новомодного», даже телевизор отсутствовал, и вообще — ничто не напоминало о том, что я всего-то в полутора часах езды от сумасшедшего Лондона. И что на дворе двадцать первый век.

Потемневшие от времени фотографии в разнокалиберных рамках теснились над тканевой обивкой стен, тяжёлая мебель явно пережила пару поколений владельцев, пол был деревянный, крашеный. Половина бра не горела, и выглядели они закопчёнными, словно под плафонами не лампочки были, а свечи. Вот за такой колорит я и люблю глубинку! Я согрелся и расслабился. Подсыхала у огня, повешенная на спинку стула куртка, я отодвинул кресло подальше от камина, чувствуя жар на коленях и лодыжках.

За окном всё не унимался дождь, размывая по стеклу наступающие сумерки. Как ни жаль, а пора было отсюда выбираться. Завтра мне предстояло выступить с докладом в Лондонском королевском обществе.

Миссис Чандлер стояла возле стойки и смотрела на часы — чудовищного монстра в простенке между окнами. Маятник размером с блюдо для плова ритмично мотался в тёмном деревянном коробе, похожем на вертикально поставленный гроб. Стрелки показывали четверть восьмого вечера.

— Миссис Чандлер! — оторвал я её от этого увлекательного занятия, — скажите, когда идёт ближайший автобус до Лондона?

— Завтра, в половине восьмого утра, сэр.

— Чёрт! — я выругался по-русски, и миссис Чандлер удивленно вскинула ровненькие седые брови.

— Простите! Я немного заплутал, а потом этот ливень… Придётся вызвать такси.

Эта мысль меня не радовала. Стоимость поездки могла сравняться с билетом на самолёт до Москвы…

— Боюсь, у вас ничего не получится, — она всё так же смотрела на часы, поза и голос были напряжёнными, — но вы можете попытаться.

Поджав губы, и без того узкие, старуха указала на телефонный аппарат, которого я не заметил раньше. В такой кричали когда-то «Барышня! Дайте Смольный!». У меня появилось ощущение, что Миссис Чандлер знает что-то, чего не знаю я. И это «что-то» ей не по нраву.

Быть чужаком, и ощущать себя чужаком — совершенно разные вещи. Уютное тепло и очарование старинного паба куда-то исчезли. Я остро почувствовал холод сырых джинсов и футболки, словно по маленькому залу пролетел сквознячок. Но он обернулся ледяным сквозняком, когда из допотопной трубки прозвучало:

— Телефонная компания округа приносит свои извинения за временный сбой в работе…

Я растерянно понажимал на «рожки» аппарата, но это, конечно, ничего не изменило.

Из оцепенения меня вывел голос старухи:

— Вы можете переночевать здесь. У меня есть комната для гостей.

Она предлагала помощь! Но делала это странно — процеживая слова сквозь аккуратные мелкие зубы (протезы, не иначе), с превеликим неудовольствием.

«Да, бабуля, — подумал я, — ты мне тоже как-то не очень симпатична, но ни за что не откажусь!» А вслух сказал: «Огромное вам спасибо!», — продемонстрировав всю искренность, на которую был способен в тот момент.

— Имейте в виду — я ложусь рано, и терпеть не могу, когда кто-то шастает по дому! — отрезала старуха.

— Конечно. Не беспокойтесь!

Внезапно за окном сверкнуло, а следом жахнул такой раскат грома, что задребезжали стёкла.

— Бом-м-м! — ответили грому часы. Я почувствовал себя неудачливым звонарём, оглохшим под куполом самого большого колокола.

Старуха вздрогнула, ухватилась бледными пальцами за брошь на воротнике своего серого платья и застыла, напряжённо уставившись на дверь.

Я не знал, что она ожидала там увидеть, но от какого-то тоскливого предчувствия волосы зашевелились у меня на голове. Казалось, дверь медленно открывается… Я перестал дышать. Моргнул. Убедился, что с дверью все в порядке, а не в порядке — со мной, и кашлянул, привлекая старухино внимание.

— Мне бы выпить чего-нибудь покрепче, — и добавил на родном языке, — бабуля.