Неприятности в раю. От конца истории к концу капитализма - [72]

.

Фанон отчетливо видел, что современный глобализированный мир является капиталистическим, а потому было бы неэффективно рассматривать его проблемы с точки зрения локальных докапиталистических культур. Вот почему урок двух коротких статей Маркса 1853 года об Индии («Британское владычество в Индии» и «Будущие результаты британского владычества в Индии»), от которых авторы постколониальных исследований обычно отмахиваются как от неловких примеров «евроцентризма» Маркса, сегодня более актуален, чем когда-либо. Маркс без всякого стеснения признает жестокость и эксплуататорское лицемерие британской колонизации Индии, включая систематическое применение пыток, запрещенных на Западе, но переданных «на внешний подряд» индийцам (право, нет ничего нового под солнцем: в британской Индии XIX века тоже имелись свои Гуантанамо): «Глубочайшее лицемерие и присущее буржуазной цивилизации варварство предстают перед нашим взором в обнаженном виде, когда мы эту цивилизацию наблюдаем не у себя дома, где она принимает респектабельную форму, а в колониях, где она выступает без всяких покровов»¹⁹. Маркс добавляет:

Англия же подорвала самую основу индийского общества, не обнаружив до сих пор никаких попыток его преобразовать. Потеря старого мира без приобретения нового придает современным бедствиям жителя Индии особенно удручающий характер и прерывает связь Индостана, управляемого Британией, со всеми его древними традициями, со всей его прошлой историей. <…> Вызывая социальную революцию в Индостане, Англия, правда, руководствовалась самыми низменными целями и проявила тупость в тех способах, при помощи которых она их добивалась. Но не в этом дело. Вопрос заключается в том, может ли человечество выполнить свое назначение без коренной революции в социальных условиях Азии. Если нет, то Англия, несмотря на все свои преступления, была бессознательным орудием истории, вызывая эту революцию²⁰.

Не стоит сбрасывать со счетов разговоры о «бессознательном инструменте истории» как выражение наивной телеологии, веры в «хитрость разума», превращающую даже самые гнусные преступления в инструменты прогресса. Дело просто в том, что британская колонизация создала условия для двойного освобождения Индии: от ограничений ее собственной традиции, а также от самой колонизации. Вот почему в цитируемом отрывке не наблюдается того пренебрежительного отношения к «неисторическим нациям», которое явно различимо в статье «Борьба в Венгрии», написанной Фридрихом Энгельсом и опубликованной в газете «Neue Rheinische Zeitung» 13 января 1849 года. Исторический контекст этой статьи – близившееся поражение революции 1848 года, когда малые славянские нации (за исключением поляков) оказали военную поддержку австрийскому императору в его усилиях по подавлению Венгерского восстания (что объясняет яростную агрессию Энгельса):

Среди всех больших и малых наций Австрии только три были носительницами прогресса, активно воздействовали на историю и еще теперь сохранили жизнеспособность; это – немцы, поляки, мадьяры. Поэтому они теперь революционны.

Всем остальным большим и малым народностям и народам предстоит в ближайшем будущем погибнуть в буре мировой революции. Поэтому они теперь контрреволюционны. <…> Нет ни одной страны в Европе, где в каком-нибудь уголке нельзя было бы найти один или несколько обломков народов, остатков прежнего населения, оттесненных и покоренных нацией, которая позднее стала носительницей исторического развития. Эти остатки нации, безжалостно растоптанной, по выражению Гегеля, ходом истории, эти обломки народов становятся каждый раз фанатическими носителями контрреволюции и остаются таковыми до момента полного их уничтожения или полной утраты своих национальных особенностей, как и вообще уже самое их существование является протестом против великой исторической революции. <…> Но при первом же победоносном восстании французского пролетариата, которое всеми силами старается вызвать Луи-Наполеон, австрийские немцы и мадьяры освободятся и кровавой местью отплатят славянским варварам. Всеобщая война, которая тогда вспыхнет, рассеет этот славянский Зондербунд и сотрет с лица земли даже имя этих упрямых маленьких наций.

В ближайшей мировой войне с лица земли исчезнут не только реакционные классы и династии, но и целые реакционные народы. И это тоже будет прогрессом²¹.

Эти строки напоминают проведенное Мао разграничение между буржуазными и пролетарскими нациями, но в обратном смысле: идет не только классовая борьба внутри государств, налицо также противостояние между прогрессивными и реакционными странами, со всеми его последствиями, а именно исчезновением «с лица земли этих упрямых маленьких наций» в ходе революционного процесса. В своих рассуждениях Энгельс опирается на упрощенный псевдогегелизм: есть исторический прогресс, есть нации, являющиеся частью этого прогресса («исторические нации»), и нации, которые пассивно наблюдают или даже активно сопротивляются ему, причем последним суждено погибнуть. (Энгельс украшает свои аргументы гегельянской рефлексивной изюминкой: разве могут эти нации не быть реакционными, когда само их существование есть реакция, пережиток прошлого?) Энгельс до конца стоял на этой позиции, убежденный в том, что, за исключением поляков, все малые славянские нации смотрят на Россию – этот оплот реакции – как на освободительную силу. В 1882 году он писал Бернштейну (симпатизировавшему южным славянам): «Мы должны сообща бороться за освобождение западноевропейского пролетариата и этой цели подчинить все остальное. И какой бы интерес ни возбуждали балканские славяне и т. п., но если их освободительные стремления вступают в коллизию с интересами пролетариата, то мне до них совершенно нет дела»