Неприятности в раю. От конца истории к концу капитализма - [54]
Итак, борьба в Сирии – это в конечном итоге ложный конфликт, к которому следует оставаться равнодушным. Однако важно иметь в виду, что эта псевдоборьба кипит благодаря отсутствию Третьего – сильной радикально-освободительной оппозиции, элементы которой очевидно проявлялись в Египте. Ничего особенного в Сирии не происходит, за исключением того, что Китай сделал еще шаг к статусу мировой сверхдержавы, пока его конкуренты рьяно ослабляют друг друга.
Но, опять же, как насчет гуманитарного аспекта, страданий миллионов людей? Нередко нас шокирует крайнее равнодушие к страданиям, даже (и особенно) если они широко освещаются в СМИ и осуждаются, как будто само возмущение страданиями превращает нас в неподвижных зачарованных зрителей. Вспомните трехлетнюю осаду Сараево в начале 1990-х годов, когда голодающее население постоянно обстреливали артиллерия и снайперы. Огромная загадка здесь вот в чем: почему, несмотря на обилие фотографий и репортажей об этом в СМИ, силы ООН, НАТО или США не предприняли даже минимальных усилий, требовавшихся для прорыва осады Сараево и создания коридора, через который могли бы свободно перемещаться люди и продовольствие? Это бы практически ничего не стоило: небольшого серьезного давления на сербские силы хватило бы, чтобы положить конец затянувшемуся ежедневному террору в окруженном Сараево. (В аналогичном случае Радован Караджич однажды упомянул в интервью, как он удивлен тем, что силы НАТО не рассекли контролируемую сербами территорию Боснии надвое: единственным проходом между восточной и западной частью был узкий коридор, который легко можно было оккупировать небольшим десантным подразделением НАТО, и в результате гораздо большая западная часть сербской территории в Боснии была бы задушена и потеряна. Следует также отметить, что Караджич заявил в начале войны в бывшей Югославии, что в Боснии сербы хотят половину территории с менее чем десятью процентами не сербов, – и именно это они получили по условиям Дейтонских соглашений!) Есть лишь один ответ на эту загадку, предложенный Рони Брауманом, который от имени Красного Креста координировал оказание помощи Сараево: само представление кризиса в Сараево как «гуманитарного» с соответствующей перелицовкой военно-политического конфликта поддерживалось исключительно политическим выбором (в сущности, принятием сербской стороны в конфликте):
Прославление «гуманитарного вмешательства» в Югославии заняло место политического дискурса, заранее исключив всякие противоречивые дебаты. <…> Франсуа Миттеран, по-видимому, не мог откровенно озвучить свой анализ войны в Югославии. Благодаря строго гуманитарному ответу он обнаружил неожиданный канал связи, а точнее, лакировки действительности, что примерно одно и то же. <…> Миттеран выступал за сохранение Югославии в ее границах и был убежден, что только сильная сербская власть в состоянии гарантировать определенную стабильность в этом взрывоопасном регионе. Такая позиция быстро становилась неприемлемой в глазах французского народа. Вся эта суетливая деятельность и гуманитарный дискурс позволили ему подтвердить неизменную приверженность Франции правам человека и в конечном итоге изобразить противостояние фашизму Великой Сербии, одновременно давая ему полную свободу действий>28.
Такое сочувствие жертвам, которое политически подразумевает поддержку тех, кто превратил их в жертв, – отнюдь не редкое исключение: сама наша зачарованность их горем обездвиживает нас, превращает в бесстрастных наблюдателей и, таким образом, блокирует нашу способность к политическому вмешательству. Итак, как же нам снять заклятие этих страшных чар?
Гнев и депрессия в глобальной деревне
Сто лет назад Г. К. Честертон сделал ряд полезных замечаний о движениях за радикальные социальные перемены:
Давайте сначала зададим себе вопрос, чего же мы, собственно, хотим сами, и не будем это путать с тем, что нам велено хотеть последними законопроектами, с тем, что мы якобы должны хотеть, согласно новейшим изысканиям философов, или с тем, что, по предсказаниям наших социологов, мы можем захотеть в близком или далеком будущем. <…> Если должен быть социализм, пусть он будет социальным; то есть как можно более отличным от всех крупных коммерческих предприятий сегодняшнего дня. Настоящий портной не будет кроить костюм, во что бы то ни стало пытаясь уложиться в имеющийся кусок ткани. В случае необходимости он потребует другой кусок, побольше. Настоящий государственный деятель не довольствуется существующим положением дел в стране: если нужно, он будет критиковать это положение как никуда не годное>29.
Такая (возможно, слишком идеализированная и потому ложная) последовательность – это именно то, чего не хватает в бурной волне гнева, захлестнувшей современную Европу. Этот гнев, говорит Франко Бифо Берарди, «бессилен и непоследователен, поскольку сознательность и скоординированные действия кажутся недостижимыми для современного общества. Взгляните на кризис в Европе. Никогда прежде в своей жизни мы не были в ситуации с таким мощным революционным потенциалом. Никогда прежде в своей жизни мы не были столь бессильны. Никогда прежде интеллектуалы и активисты не были столь молчаливы и неспособны показать новый возможный путь»
