Непристойное предложение - [36]

— Но бедняжка должна будет здесь жить, — ответил Штефан. — А она такая эстетка, что пребывание в нашей разрухе может в конце концов довести ее до нервного срыва. Обои в комнате для гостей и в самом деле давно пора выбросить.

Ах, эстетка! Давно пора выбросить из головы эти дурацкие мысли!

— Эвелин высказала мнение, что цветовая гамма наших обоев способна довести человека до импотенции, — произнесла я с искренним желанием выставить ее в дурном свете.

У Штефана глаза на лоб полезли.

— Что, она так и сказала?

Я кивнула с горькой улыбкой. Но в следующий момент мне пришла в голову мысль: а вдруг Штефан захочет доказать Эвелин, что на его потенцию состояние наших обоев совсем не влияет? Я бросилась в его объятия и замурлыкала:

— Какая глупость, правда? Я ей сказала, что наша интимная жизнь ни в коем случае не определяется состоянием стен в нашем доме. Это же правда, ведь так?

— Конечно, — ответил Штефан.

— Тогда поцелуй меня, пожалуйста! Мне уже снова пора ехать.

Едва я произнесла эти слова, к глазам подступили слезы. С каким наслаждением я провела бы остаток дня в объятиях Штефана. Когда я попадала в них, то ничего больше не могла делать.

— Олли, тебе следует быть немного тверже. — Штефан наградил меня поцелуем в лоб. — Думай все время о том, как богаты мы скоро будем. — И с улыбкой добавил: — А какую уютную комнату для гостей мы еще получим вдобавок, если Эвелин к тому времени успеет покончить с ремонтом.

— Не уповай на это особенно, — едко ответила я.

Вечером я загрузила в «ситроен» несколько комнатных цветов, горшки и пакеты с землей. Если Эвелин решила хозяйничать в моем доме до такой степени, то я тоже займусь облагораживанием ее огромной лоджии. Когда я осторожно загружала в машину кадушку с самшитом, чей-то хриплый голос произнес прямо у меня над ухом:

— Между прочим, уже без трех минут восемь.

Испугавшись до смерти, я резко развернулась и встретилась лицом к лицу с ушастым и носатым бывшим директором гимназии из компании нашего Фрица.

— Господин Рюккерт! — воскликнула я.

— Герберт, — сказал хриплый голос. — Ты спокойно можешь называть меня Гербертом, девочка.

Я решила не отказывать себе в удовольствии и воспользоваться этим предложением.

— Вам нужно что-нибудь конкретно… Герберт?

— Только убедиться в том, что ты своевременно отбудешь с работы, — сказал старик. — Иначе пари будет проиграно раньше, чем начнется.

— Ох, — только и произнесла я. Собственно, я хотела еще попрощаться со Штефаном. Одной минутой раньше или позже — неужели это имеет значение? — Скажите, пожалуйста, вы в самом деле заключили пари на то, что мы станем делать это? Или вы все же не верите, что мы продержимся?

Герберт улыбнулся многозначительной улыбкой. Я увидела возникшее из-за его ушей лицо Эвелин.

— Хорошо, что я еще успела тебя увидеть, — сказала она. — Ох, добрый день, господин Рюккерт.

— Герберт, — хрипло произнес Рюккерт. — Сейчас ровно двадцать часов. Предельный срок для молодой дамы, чтобы покинуть это место. Иначе…

— Герберт, Герберт, — сказала Эвелин и бросила взгляд на наручные часы. — Для короткого послания еще есть время: Оливия, пожалуйста, скажи Оливеру, что он должен выделить свободное время в четверг в обед. Согласно результатам обработки моих данных на компьютере это оптимальное время, чтобы заняться зачатием ребенка.

Здорово! За сегодня между мной и Оливером произошло столько, что для полного счастья не хватало только объяснить ему, когда он должен делать ребенка своей жене и почему.

Я нырнула в машину.

— Четверг, в обед. Я скажу ему.

— Еще одна минута, — произнес Рюккерт. — Давите на газ.

Для меня это прозвучало по-хамски.

— До свидания, — сказала я.

— До завтра, — ответила Эвелин.

Рюккерт и она кивнули мне. Ровно в восемь вечера, секунда в секунду, я выехала за ворота нашего хозяйства. Может быть, мне это показалось, но пробегавший в это время мимо трусцой господин был очень похож на доктора Бернера. Начинало складываться впечатление, что эти старые мешки пасли нас круглые сутки.

Итак, я становилась для Оливера не только дамочкой, которую он застал утром за весьма интимным занятием, но еще и курьером, который должен сообщить ему, когда следует заняться производством ребенка. От одной только мысли об этом я начала покрываться краской. Лучше я напишу ему на этот счет записку. «Будь свободен в четверг в обеденный перерыв, чтобы сделать ребенка» — могло быть написано в этом послании. А Оливер прочтет это и сделает необходимую пометку в своем распорядке дня. И тема исчерпана.

Но когда я вошла в их квартиру, Оливер, к сожалению, был уже дома.

— Кажется, ваша телекомпания очень либеральничает с рабочим временем, — несколько нерешительно заметила я.

— В Германии ничего не случилось, — весело ответил Оливер. На плите готовилось что-то умопомрачительно вкусное. — Один пожар в каком-то ангаре, оборудованном системой пожаротушения. Ни пострадавших, ни погибших.

— Как хорошо для тебя, — произнесла я и повела носом.

Оливковое масло, томаты, баклажаны, цуккини, тушеное мясо — все эти запахи слились в единый соблазнительный аромат.

— А как прошел твой день, Блуменкёльхен?