Непристойное предложение - [38]

— Я сделаю фотографии и покажу их своему директору. Концепция в целом уже готова. Отнесись к этому серьезно, я дам тебе ее почитать.

Я посмотрела на часы и подпрыгнула:

— Время новостей! Я вся в нетерпении: хочу узнать, у кого из пожарных ты сегодня брал интервью.

Сейчас, на третьей неделе своего пребывания в этой квартире, я мало-помалу начала привыкать к жизни вне своего дома и к тому, что могу видеть мужа лишь на работе. Я уже больше не плакала каждый день, покидая свои оранжереи, и не рисовала в воображении картины, как Эвелин гуляет в неглиже по нашим развалинам.

Но это не всегда помогало.

Штефан изменился, это бы заметил даже слепой. Но, живя под одной крышей с такой особой, как Эвелин, человек не мог не измениться. Штефан стал уделять еще больше внимания своей внешности. Прическа сделалась более стильной (он поменял парикмахера), он начал использовать другую туалетную воду, а степень его загара вызывала подозрения, что он ходит в солярий.

— Да, что же в этом такого, — сказал он мне довольно равнодушным тоном. — У меня же нет времени целый день лежать на солнце. Да и с точки зрения здоровья солярий более приемлемая альтернатива.

— Приемлемая? — скептически переспросила я.

— Ну да. Тебе бы это тоже подошло, Молли-Олли.

Конечно! Кожа Эвелин была с ног до головы покрыта таким восхитительным ровным загаром. До сих пор я предполагала, что это своего рода генетически обусловленный цвет кожи. Но оказывается, все было намного проще.

Однако я сомневалась, что даже солярий способен сделать мою кожу такой ровной и золотистой. Она (кожа) была у меня совершенно иной структуры. Иметь такой загар, как у Эвелин, либо было дано человеку от рождения, либо не дано вовсе.

Очень болезненно было видеть, что и Эвелин здорово изменилась. Я никогда прежде не видела на ее лице такой живой улыбки, она производила впечатление счастливой и довольной жизнью. Это было очень похоже на действие того самого гормона, который вырабатывается у человека в больших количествах, когда он влюбляется. И если регулярно случается хороший секс.

Я сгорала от ревности.

Элизабет, которую я каждый день нервировала темой «Штефан и Эвелин», довольно резко спросила меня во время одной из наших пробежек:

— А что ты будешь делать, если у Штефана действительно начнется что-то с Эвелин?

Если уже не началось…

— Я впаду в страшную депрессию, — ответила я. — Я уже очень расстроена.

— Да, да, — сказала Элизабет. — Но что именно ты станешь с ним делать?

— Как это — что делать? — переспросила я.

— Ну да, например: изобьешь его, кастрируешь, сошлешь в пустыню… или просто застрелишь?

— Я не стану делать ничего подобного, — возмущенно сказала я. (Самое большее — сделаю что-нибудь с Эвелин.)

— Значит, ты расстанешься с ним совершенно мирно и вежливо? — спросила Элизабет.

— Нет! — воскликнула я. — Я вообще не собираюсь с ним расставаться. Это было бы возможно только в том случае, если он захочет уйти от меня. Но ты знаешь, в это я не верю. Потому что Оливер и Эвелин собираются заводить ребенка, и вообще… Я думаю, эта афера, если они вообще ее затеяли, уже в прошлом.

— Вот видишь, я так и думала, — сказала Элизабет. — Парень может делать все, что хочет, а ты все равно его простишь.

— Ну да, — вырвалось у меня. — Я прощу его. Посуди сама, десять лет брака — довольно долгое время, а тут ему под ноги попадает такой экземпляр, как Эвелин, готовая сама прыгнуть ему в постель. Да ему надо быть святым, чтобы устоять перед таким соблазном.

— Да, ясно, святым, — сказала Элизабет. — Если бы я была одержима так же, как ты, то была бы сейчас замужем за Алексом и простила бы ему уже седьмую или восьмую практикантку. Потому что перед практиканткой может устоять только святой.

— Это нечто другое, — сказала я.

— У других людей все по-другому, — нетерпеливо сказала Элизабет.

— Кроме того, еще не доказано, что у них что-то было на самом деле, — с упреком произнесла я, словно не Элизабет, а весь мир уже говорил об этой связи.

— Точно, — ответила Элизабет. — Ты снова накручиваешь себя и рисуешь в своих мыслях бог знает что.

Я покачала головой:

— Нет-нет. Тебе стоит только посмотреть на них обоих: Эвелин — с ее улыбкой и блестящей, холеной кожей, и Штефан — с его новым парфюмом и таким большим количеством геля на волосах…

Элизабет застонала.

— Только не начинай все сначала, Оливия, пожалуйста! Я по горло сыта твоими стенаниями по поводу коварства Эвелин и святости Штефана. Если ты предполагаешь простить его, то сделай это прямо сейчас. Тем самым ты сэкономишь и себе, и мне, и всем окружающим массу нервов.

Я удивленно уставилась на нее. Вот это было решение! С какой стати мне и дальше терзать себя, воображая, как Штефан и Эвелин устраивают свои отношения? Можно же просто предположить, что все это рано или поздно произойдет, и заранее простить его. Это было бы верхом человеческого великодушия.

Вот только Штефан не очень стремился оценить мое великодушие. Он еще больше дистанцировался от меня. А что касается Эвелин — она едва ли стала мне милее, но по отношению к ней говорить о великодушии с моей стороны вовсе не хотелось. Ведь она своим поступком не только крала у меня (предположительно) мужа, но и обманывала моего лучшего друга, любимого, доброго старину Блуменколя! Такое не прощается.