Непристойная страсть - [109]

Губы Онор были плотно сжаты, и внезапно ее мать увидела на лице дочери ту силу и решительность, которые никогда не входили в ее представления об Онор.

– Вот тебе одна из причин, по которым я хочу этим заниматься, – начала Онор. – Полтора года я была сестрой в отделении для больных с душевными расстройствами и поняла, что мне нравится такая работа больше, чем любая другая, связанная с моей профессией. Люди вроде меня нужны, понимаешь? Нужны. Потому что такие, как ты, приходят в ужас при мысли об этом. Это среди прочего. Сиделки у душевнобольных имеют настолько низкий статус, что это воспринимается чуть ли не как позор. И если такие, как я, не пойдут работать в эту область, здесь так никогда ничего и не изменится. Когда я зашла в министерство здравоохранения выяснить насчет обучения и сказала, кто я, они там решили, что я сама слегка ненормальная. Мне пришлось дважды лично съездить туда, чтобы убедить этих людей, что я, профессиональная медицинская сестра, действительно заинтересована стать сиделкой в психиатрической лечебнице. Даже в министерстве, в ведении которого находятся эти учреждения, считают, что сиделка – это не кто иной, как сторож у сумасшедших!

– Именно этим ты и будешь заниматься, – заметила Фэйт.

– Когда больной входит в ворота психиатрической больницы, – старалась объяснить Онор, и в голосе ее послышалось сильное волнение, – это означает, что он входит в мир, который вряд ли когда-нибудь покинет. Те люди, мои пациенты, они не были больны до такой степени, но мне было на что посмотреть и было с чем сравнивать, чтобы понять, насколько нужны такие, как я.

– Онор, ты так говоришь, как будто хочешь понести искупление за неведомую вину и проповедуешь обращение в какую-то веру! Не может быть, чтобы все то, что ты видела на войне, до такой степени изменило все твои представления!

– Возможно, я действительно произвожу впечатление, будто одержима какой-то миссией, – задумчиво произнесла Онор, закуривая новую сигарету. – Но это не так. И никакие грехи я не искупаю. Но я ни в коем случае не соглашусь, что мое желание сделать все от меня зависящее, чтобы облегчить жизнь и состояние душевнобольных людей, является признаком моей собственной душевной нестабильности!

– Хорошо, дорогая, хорошо, – постаралась успокоить ее Фэйт. – Я была не права, что могла предположить нечто подобное. Ты только не заводись, но мне хотелось бы знать, ты получишь что-нибудь вроде свидетельства или диплома?

Онор рассмеялась, возмущение ее постепенно улеглось.

– Боюсь, что ничего я не получу, мама. Здесь ведь не существует никакой системы инструктажа, а значит, и дипломов и удостоверений. Более того, когда я пройду обучение, я даже не буду сестрой. Я буду просто сиделкой Лэнгтри. Однако когда мне дадут отделение, то, как я поняла, я буду именоваться заведующей отделением сиделкой Лэнгтри, или просто заведующей.

– Как ты все это узнала?

– Я заходила в «Каллан-парк» посоветоваться. Первоначально я собиралась именно туда, но старшая сестра очень советовала и убедила меня поехать в Мориссет. Обучение там точно такое же, а обстановка намного лучше.

Фэйт поднялась и начала кругами ходить по комнате.

– Мориссет. Это ведь недалеко от Ньюкасла?

– Да, со стороны Сиднея. Миль шестьдесят от Сиднея, так что я всегда смогу наведаться туда, если мне понадобится отвлечься, а понадобится обязательно. Ты ведь знаешь, что я не смотрю на это сквозь розовые очки. Будет очень трудно, особенно на первых порах, пока я буду проходить стажировку. Но, мама, пойми, я лучше снова пойду учиться, буду стажером, чем закисну в «Пи-Эй», чтобы кланяться и расшаркиваться перед всеми, начиная от старшей сестры и кончая всеми начальниками подряд. Там же чуть пальцем шевельнешь, как уже нарушаешь какое-нибудь правило или инструкцию. Не могу я выносить все эти формальности и прочий бред после той жизни, которую я вела в армии.

Фэйт протянула руку к сигаретам, вынула одну и закурила.

– Мама! Ты куришь?! – выговорила Онор, совершенно ошеломленная.

Фэйт захохотала, на глазах у нее выступили слезы.

– О господи, до чего же утешительно думать, что у тебя сохранились кое-какие предрассудки! А то я уж было подумала, что произвела на свет эдакую феминистку. Ты сама дымишь как паровоз. Чем я хуже?

Онор подошла к матери и обняла ее.

– Ты совершенно права. Присядь и пусть тебе будет хорошо. Это ведь не важно, насколько просвещенным себя считаешь. Родители для детей всегда остаются чем-то вроде богов. Никакие человеческие слабости и желания не допускаются. Прости.

– Прощаю. Чарли курит, Йен курит, ты куришь, А я что, дурочка, что ли? Я и попивать приохотилась. Вечерком, перед ужином, мы с Чарли всегда выпиваем по рюмочке виски. Очень приятно.

– И очень культурно, – засмеялась Онор.

– Ну что ж, я только надеюсь, что все окажется так, как ты предполагаешь, маленькая, – сказала Фэйт, выпуская дым. – Хотя, признаюсь, лучше бы ты никогда не сталкивалась с отделением тропических психозов.

Онор задумалась, стараясь найти такие слова, которые оказались бы убедительными.

– Понимаешь, мама, есть вещи, о которых я не в состоянии говорить даже с тобой. Это то, что произошло со мной, когда я была сестрой у больных, страдающих тропическими психозами. Думаю, я никогда не смогу говорить об этом. Ты тут ни при чем, все дело во мне. Просто все это слишком глубоко проникло и причиняет сильную боль. Я не стараюсь держать все в себе, нет. Но для того чтобы понять, нужно знать, что это был за мир – отделение «Икс». А пытаться объяснить все детали, все мелочи так, чтобы ты поняла, у меня просто нет на это сил. Это убьет меня. Но кое-что я тебе скажу. Не знаю почему, но я уверена, что с отделением «Икс» еще не покончено. Что-то еще должно произойти. И если я буду работать с душевнобольными, я буду лучше подготовлена к тому, что может произойти.