Непримкнувший. Воспоминания - [60]

При своем титаническом уме и энциклопедичности познаний Ленин многократно подчеркивал, что не является «специалистом» по таким-то и таким-то вопросам. И он поручал разобраться с существом такого-то дела, в зависимости от его характера, председателю Госплана Г.М. Кржижановскому, или А.В. Луначарскому, Н.А. Семашко или другому наркому или специалисту. При этом Ленин высоко ценил деловую критику его собственных суждений по данному вопросу.

Сталин при всей его неторопливости и осторожности, прежде чем он придет к определенному выводу, сформировав свое мнение по вопросу, считал его абсолютом. Вернее, такой абсолютный характер каждому его слову придавало его окружение. И сам Сталин не допускал и тени критики в свой адрес.

Хрущев был круглый невежда. Но он в большинстве случаев, не консультируясь ни с кем и никогда ничего не читая, по наитию квалифицировал, заключал, определял по любому самому сложному вопросу. Он приходил в ярость, когда кто-либо допускал малейшее сомнение в правоте его суждений. И в таких случаях был очень мстителен.

Вся мистификация с Лысенко обусловлена была претенциозностью Хрущева, поддержанного затем, по информации Хрущева же, непоколебимым авторитетом Сталина. Этим и объясняется, что молодой агроном, еще не приобщившись и к сотой доле тех сокровищ, которые накопила биологическая наука, ничего полезного не давший еще сельскому хозяйству, коронуется вдруг в качестве папы «мичуринской биологии».

Т. Лысенко становится академиком и директором Института генетики Академии наук СССР, президентом Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук им. Ленина. Ему трижды присваивается звание лауреата Сталинской премии. По всякому поводу и без повода ему вручается 6 (шесть!) орденов Ленина и орден Трудового Красного Знамени. «Звезда» Героя Социалистического Труда. Он становится бессменным депутатом Верховного Совета СССР. И т. д.

И чем шире росло негодование самых широких кругов советских ученых (не только биологов) по поводу той вульгаризации, которую изрыгал Лысенко, тем истошнее кричали презенты – глущенки – нуждины о гениальности вновь коронованного папы.

Он не считал необходимым, как принято во всей мировой науке, подкреплять прокламируемые идеи данными эксперимента, опыта.

С какой-то патологической одержимостью Лысенко ставит под подозрение почти всю армию советских биологов. Сначала, как указывалось, в число идеалистов, антидарвинистов, буржуазных естествоиспытателей попадают Мендель, Морган и вся классическая генетика. Затем в это число начинает зачисляться один выдающийся советский ученый за другим.

Трагедия была в том, что за Лысенко стояла вся мощь государственного и партийного аппаратов. В качестве президента ВАСХНИЛ Лысенко раз за разом заявляет, что у нас всюду «морганисты-мендельянцы» и нельзя проводить выборы в Академию на основе Устава. Он просит правительство, в нарушение Устава, назначать академиков сверху. И это делается – и раз, и другой.

Причем под флагом сторонников Лысенко, то есть «мичуринского направления», в ВАСХНИЛ назначаются люди без должного научного багажа, а порой не имеющие никакого отношения ни к сельскому хозяйству, ни к сельскохозяйственной науке.

Клички «антилысенковец», «антимичуринец» так и сыплются направо и налево и становятся политическим обвинением. Вслед за такой квалификацией следуют организационные выводы по институту или кафедре.

Вскоре стараниями Лысенко – Презента и других были политически ошельмованы все советские генетики: академики Кольцов, Серебровский, А. и Б. Завадовские, профессор Н. Дубинин, профессор Жебрак, десятки и сотни их коллег.

Затем шельмование перешло на большую группу выдающихся советских селекционеров: на академиков Т.Н. Константинова, П.И. Лисицина, Н.В. Рудницкого и многих, многих других. Созданными ими сортами пшеницы, ржи, клевера, льна, ячменя, картофеля и других культур засевались десятки миллионов гектаров. Но каждый из них был в чем-то не согласен с той лженаучной вульгарщиной, которую изобретал Лысенко в области селекции, либо с теми диктаторскими методами, которые он практиковал в отношении ученых. И этого было достаточно, чтобы заклеймить выдающихся ученых кличками «вейсманисты», «морганисты», «мендельянцы», «антимичуринцы» со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Главным своим критиком Лысенко считал крупнейшего советского и мирового ботаника и генетика, президента Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук Николая Ивановича Вавилова. Я познакомился с Н. Вавиловым в 1935 г. Ученый с энциклопедическими познаниями, блестящий исследователь и организатор, Вавилов был гордостью советского естествознания. Я многократно был свидетелем, как на различных сессиях и совещаниях с тактом и терпением старался Николай Иванович вышелушить что-то рациональное в домыслах Лысенко, выступавшего там же с непревзойденной претенциозностью.

В годы ежовского террора Н.И. Вавилов был арестован и погиб в заточении. Погибли и некоторые другие советские генетики и селекционеры. Многие лишились права и возможности работать в своих лабораториях и на кафедрах.

И чем назойливее и шумливее развертывалась кампания о «буржуазной морганистско-мендельянской генетике» и о «великих открытиях» Лысенко, тем все больше отставала советская биологическая наука от уровня мировой науки и тем дороже должно было расплачиваться советское общество за это отставание.