Непримкнувший. Воспоминания - [58]

– Ну что же? Значит, заработал. Что заработал, то и нужно дать.

На всех заседаниях ЦК, на которых мне довелось быть, Андрей Александрович Жданов вел себя очень сдержанно и осторожно. И это вполне понятно. С 1944 г. А. Жданов переходит на работу в ЦК партии. Неиссякаема была его инициатива в постановке крупнейших идеологических проблем. Его выступления, доклады, беседы по вопросам философии, литературы, искусства, международным проблемам все увеличивали его популярность в партии и в народе.

В это время Г. Маленков был отставлен от работы в качестве секретаря ЦК и пребывал в Совете Министров СССР более или менее не у дел. Руководство всеми отраслями партийной работы по линии Секретариата ЦК осуществлялось А. Ждановым.

Сталин очень сблизился с Ждановым. Много времени они проводили вдвоем. Сталин высоко ценил Жданова и давал ему одно поручение за другим, самого разного характера. Это вызывало глухое раздражение со стороны Берии и Маленкова. Их неприязнь к А. Жданову все возрастала. В возвышении Жданова им мерещилась опасность ослабления или потери доверия к ним со стороны Сталина.

Такая опасность представлялась им порой грозной еще и потому, что к Жданову питали большие симпатии наиболее влиятельные, марксистски образованные и просвещенные люди в Политбюро – В. Молотов и Н. Вознесенский. Поэтому цель была ясна: любыми средствами ослабить доверие Сталина к Жданову, на чем-то дискредитировать его и устранить с положения первого секретаря ЦК после Сталина. Это означало бы вместе с тем ослабить или даже подорвать доверие Сталина к Молотову и Вознесенскому. А это – путь к дальнейшему возвышению Берии – Маленкова.

И они пристально следили за ситуацией и не упускали ни одной возможности, чтобы положить гирьку на свою чашу весов.

При патологической мнительности Сталина и ревнивом охранении им своей абсолютной монополии вождя для таких действий всегда находились возможности. Тем более что А. Жданов, В. Молотов, Н. Вознесенский по своему моральному облику были полной противоположностью Берии или Маленкову или Хрущеву. Это были люди долга, одержимые в труде, лишенные любых элементов групповщины, фракционности, интриганства.

Блестящие выступления Жданова печатались огромными тиражами и передавались по радио. Выходили тома со статьями и речами В. Молотова. В 1948 г. получила Сталинскую премию 1-й степени теоретическая работа Н. Вознесенского «Военная экономика». Молотов и Вознесенский стали академиками. Уже только это давало возможность всемогущему Яго – Берии с лестью и вероломством сыпать соль на самую больную рану Сталина: Жданов себя популяризирует. Жданов хочет занять ваше место теоретика партии. Жданов группирует вокруг себя «своих» людей – ленинградцев и не только ленинградцев.

То же говорилось, полагаю, при всяком удобном случае о Вознесенском, о Молотове. Конечно, не так (до поры до времени) прямолинейно и открыто, а тоньше, хитрее, ядовитее.

Жданов знал обо всех этих интригах и часто выходил из равновесия. Он не раз приезжал «сверху» крайне озабоченный и расстроенный. Это сразу сказывалось на сердце. Он становился бледным и прозрачным. При рассказе о том, что было «наверху», он возбуждался, начинал прерывисто дышать и как-то жадно хватать воздух, словно его держало в своих когтях удушье. Но по соображениям такта он никогда не позволял себе сказать вслух что-нибудь недостойное о других членах Политбюро.

Скоро случай нанести больному Жданову удар представился. И притом с самой неожиданной стороны. Он был связан с Лысенко – и с выдвижением на политическую работу сына Андрея Александровича, Юрия Андреевича.

Я познакомился с Юрием Ждановым летом 1947 г. в Сочи. На меня он произвел очень благоприятное впечатление своей воспитанностью, эрудицией, музыкальностью, легким, веселым нравом. С молодежной компанией мы ездили на Рицу – волшебной красоты горное озеро. Стояли голубые дни. Пахло морскими водорослями и олеандрами. После пяти лет пребывания в армии, после грязи, крови и мук войны все казалось мне дивно прекрасным: и море, и эвкалипты-гиганты, и покоренные человеком ущелья, и бездонная бирюза неба, и нежнейшие чайные розы.

Я отдыхал в генеральском санатории им. Фабрициуса. Рано утром вскакивал с постели и выходил на балкон, к которому вплотную подкатывали ласковые, легко набегающие волны. Все сущее казалось чем-то нереальным, феерическим. Грудь распирало чувство восторга.

Как-то, опять-таки с молодежной компанией, музицировали на одной из правительственных дач. Ленкоранские акации, яблони, мимозы, лимонные деревья, цветочные клумбы, море, терраса, небо – все было залито лунным серебром. Чуть слышно шептались волны. Через распахнутые окна из сада текли сладострастные ароматы душистого табака и лаванды. Я пел что-то Чайковского, Рахманинова, старинные русские романсы, Юрий Андреевич аккомпанировал, импровизируя – без нот…

В Москве уже, в один из приездов «сверху» Андрей Александрович сказал мне:

– Вчера товарищ Сталин сказал мне: «Вы что же скрываете от меня своего сына? Нет, нет, вы приведите его как-нибудь ко мне и познакомьте нас».