Непримкнувший. Воспоминания - [106]

И тогда Ирэн доставлена была в огромный и торжественный кабинет Абакумова. Перед ней сидел человек высокого роста, статный, широкоплечий, в генеральской форме. На груди – несколько рядов с орденскими ленточками. Породистое лицо. Серые глаза, которые он держал под полуприкрытыми веками. Густые черные брови нависали над глазницами. Время от времени густые брови поднимали веки, и тогда на собеседника устремлялись тяжелые кабаньи глаза.

– Что вы можете сказать о вражеской деятельности Шепилова? – отрубая, словно топором, каждое слово, спросил Абакумов.

– Я ничего не знаю.

– Ничего?

– Ничего.

– Но вы знаете Шепилова?

– Нет, не знаю.

– Как, и фамилию такую не слышали?

– Слышала.

– От кого?

– От мамы.

– Что же вы слышали?

– Что это генерал, папин начальник на фронте.

– А он у вас дома бывал?

– Да, был один раз.

– И какие он вел разговоры с вашим отцом?

– Никаких, папа в это время был на фронте.

– А зачем он приходил?

– Он привез нам с мамой посылочку от папы.

– Что привез?

– Засахаренные фрукты, сладости.

– С кем же он говорил?

– С мамой. Он был несколько минут.

– А вы где были в это время?

– В школе.

– Значит, вы его никогда не видели?

– Не видела.

Вся нелепость, трагикомизм и бесплодность допроса были совершенно очевидны. Но если сам зловещий Рюмин и сам министр госбезопасности снизошли до личного допроса рядового советского журналиста, мои отношения с которым не выходили за пределы обычных отношений двух фронтовых политработников, уважающих друг друга; до допросов его дочери – 16-летней школьницы, – следовательно, в этой процедуре заинтересованы были самые высокие верхи.

Но, к счастью или несчастью, я об этом не знал ничего.

Много позже станет известно, что в период высшего доверия ко мне партии и народа, когда я стал депутатом Верховного Совета СССР, членом ЦК партии, выполнял ответственные задания, в уединенных и секретных лабиринтах МГБ продолжали создаваться зловещие материалы против меня. Абакумовым фабрикуется справка, что, будучи в тридцатых годах слушателем Института красной профессуры, я будто бы выступал с критикой Центрального Комитета партии. Сам министр госбезопасности ведет допрос школьницы – дочери моего однополчанина, чтобы наскрести какой-то материал, опорочивающий меня как патриота и воина.

Мне неизвестно, какое очередное «дело» вынашивалось в недрах МГБ и роль какого и в чем обвиняемого должна была быть отведена по сценарию мне. Неизвестно также, почему замысел не был доведен до конца.

Возможно, что Берия и Маленков, по зрелом размышлении, пришли к тому несомненному выводу, что я не являюсь никаким препятствием на их пути: советский интеллигент, ученый, я, после возвращения с фронта, настойчиво добивался единственного – возвращения меня на научную работу в Академию наук – и не претендовал ни на какие посты, больше того, решительно отказывался, когда их мне предлагали.

Возможно, что смерть А. Жданова и уничтожение Н. Вознесенского сделали невозможной и ненужной фальсификацию очередного «дела» с ранее задуманным сюжетом и намеченными действующими лицами. Теперь нужен был новый сценарий и новые действующие лица-«заговорщики».

Возможно (и это наиболее вероятно), что смерть Сталина сделала беспредметными все прежние планы Берии, и теперь нужен был совершенно новый стратегический план действий, ибо со смертью Сталина обстановка на политической арене в стране и в партии изменилась в корне.

Девятнадцатый съезд

«Поселиться в избе, забрать библиотеку и писать, писать…» Сталин как оратор. Лебединая песня диктатора. Меня избирают членом ЦК. Молотов, Ворошилов и Микоян не заслуживают доверия. «Дело врачей». Прекрасная дама – Идеологическая комиссия. Я возглавил «Правду». Сталин пошутил

Для того чтобы реализовать все разумные замечания и предложения, сделанные в ходе экономической дискуссии, а также указания Сталина по проекту учебника, нам решением Политбюро ЦК предоставлен был еще один год работы.

И вот морозным февральским утром 1952 г. мы, авторы учебника, снова направляемся в «изгнание». Теперь уже не в благословенные «Горки-2». Нам отвели для работы в Подмосковье комнаты в доме отдыха ЦК партии «Нагорное». Туда мы и направились.

Ленинградское шоссе. Грандиозный в этом месте канал Москва – Волга и Химкинское водохранилище. Немного в стороне от главного шоссе Москва – Ленинград небольшое русское село Куркино. Церковь на переднем плане. Деревянные избы. Иззябнувшие на морозе кусты сирени в палисадниках. Старые, старые липы. Набитые снегом грачиные гнезда на ветлах.

Вплотную к селу пристроились два корпуса дома отдыха «Нагорное». За корпусами – молодой фруктовый сад, молочная ферма, а дальше – пшеничные и овсяные поля.

В субботний вечер и на воскресенье сюда, в дом отдыха, приезжают работники аппарата ЦК с семьями. На столах – множество закусок, горячих, мучных и жирных блюд, батареи графинов и бутылок с водками и винами.

Но мы с этой жизнью не связаны. Теперь в течение шести дней в неделю (до субботнего вечера) здесь царство политэкономии. Полное безмолвие. «Ученые у нас работают», – таинственно перешептываются между собой работники дома отдыха.