Непрерывность - [71]
П а н к о в (смеется). На этот счет не особенно обольщайтесь. Но в чем дело?
С л а в и к. Дело в том, что мы — я и Танюша — любим друг друга. Наше духовное слияние абсолютно и гармонично… Но Таня любит, и его… (Указывает на Высторобца.)
Светлана, не выдержав, проходит к телефонному столику и, присев, берет какой-то журнал и начинает его лихорадочно листать.
С м и р н о в (Панкову, на ухо). Что происходит, старина?
П а н к о в. Погоди, узнаем.
С л а в и к (продолжает). Любит! Это какая-то психическая аномалия, я этого не понимаю, но… Видимо, он пробуждает в ней все же какие-то инстинкты, или… не знаю, что-то в нем ей созвучно, быть может. Так или иначе — это существует, и я терпим. Я поднимаюсь над условностями и на что-то закрываю глаза, а на что-то смотрю ее глазами, ибо я человек мыслящий!
В ы с т о р о б е ц. Стоило бы тебе, пожалуй, набить морду, мыслитель.
С л а в и к. Спокойно, Миша. Ваш уровень мне теперь, увы, известен. Но я пришел сюда как гомо сапиенс к гомо сапиенсу! И я не закончил…
С м и р н о в (Панкову). Слушай, чего ты глядишь? Гони этого подонка!
П а н к о в. Молчи. Это же тип! Не мешай.
С л а в и к (продолжает). Так вот… Разумеется, проще всего на инструменте жизни исполнить одну какую-то тему. Две — сложнее. А три — это уже Бах. Какое-то время мне казалось, что у нас получается, что мы трое звучим гармонично, а стало быть, прекрасно. Но вот сегодня…
В ы с т о р о б е ц. Да, припозднился я! Раньше надо было тебя, подлеца, выкидывать!
С л а в и к. Меня так просто не выкинуть, Миша! Судьбе было угодно сделать из нас трех сиамских близнецов. Мы неразрывны. (Панкову.) В этом-то и заключается трагизм ситуации. Устранение любого из нас троих для остальных смерти подобно. Я не могу без Танюши жить! И она не может без меня. Но она не может и без Миши. И вот сегодня Миша запретил нам с Танюшей видеться!
С м и р н о в (не сдержавшись). Да как же иначе-то?
С л а в и к. Не спешите! Жизнь, как говорится, прожить — не поле перейти. И история знает, как трудно и болезненно разрешаются подобные случаи. Вспомните, с какой болью Тургенев — Тургенев!! — писал: «Всю жизнь я провел на краешке чужого гнезда!» И это Тургенев. Что делать, что нам делать, Николай Николаевич?! Вы человек значительного интеллекта и широты мысли. Вы должны, вы обязаны повлиять на Мишу ради его же блага, не говоря уже о благе еще двух людей! Каждый человек обязан оставить что-то после себя. Все мы живем в мире и должны быть достойны его!
В ы с т о р о б е ц. Моль коверная!
С л а в и к. И вновь я вас призываю — спокойно! Николай Николаевич, прошу вас, сядьте. Садитесь и вы, Миша… Садитесь. Кто знает, когда и кто из нас сумеет вновь это сделать…
С м и р н о в (Панкову). Невозможное дело, Коля. Да его давить…
П а н к о в. Тихо. Доведем эксперимент до конца.
Высторобец продолжает стоять, Панков садится и с интересом смотрит на Славика.
С л а в и к. Я вижу, Миша упорствует в своем нежелании внимать разуму. Что ж, бог с ним… Задумывались ли вы когда-нибудь, Николай Николаевич, как удивителен окружающий нас мир? Во всем, в наинеприметнейших мелочах. Вот, например, посмотрите на этот телевизор. Какая строгость линий, как вот здесь все прямо, прямо. И вот здесь вдруг — овал, понимаете, овал! Гениально!
П а н к о в. Гениально!
С л а в и к. А стул! (Высторобцу.) Ну что вы на меня так смотрите, вы, кто постоянно грубит мне, пользуясь своим физическим превосходством?! Стул! По-вашему, это просто, да? Просто? Ножки! Четыре! И именно четыре! И спинка… Прямой угол, понимаете? Гениально!
П а н к о в. Гениально!
С л а в и к. Гениально, говорите? Естественно. Ваш ум открыт миру. Но посмотрите — бутылка! Пятьсот граммов! Пол-литра! Одна вторая, я бы даже усугубил — ноль пять десятых! Понимаете? Ноль пять! И ни грамма больше! Вот что гениально!
П а н к о в. Гениально!
С л а в и к. Все гениально, все! Дверь! Туда и сюда. Именно, заметьте, — туда, а потом сюда, и всегда туда после сюда! Или наоборот! Философия! Закон отрицания отрицания! Гениально!
П а н к о в. Гениально!
С л а в и к (почти элегически). И вот теперь, Николай Николаевич, я позволю себе задать вам вопрос: а к чему все это? Зачем?.. Ну, уйдет от нас Миша, уйдет в мир иной… И никто, никто, заметьте, никогда, ничего о нем и не вспомнит.
П а н к о в. Гениально!
С л а в и к (обиженно). При чем здесь гениально? Прискорбно.
П а н к о в. Ах, да, простите. Конечно, прискорбно. У меня, видите ли, гипертрофирована защечная подражательная шишка… (Касается рукой пластыря.) Вот сегодня даже прорвало. И поэтому я с большим трудом поспеваю за вашими исключительно смелыми и оригинальными поворотами мысли… Если я вас правильно понял, Вячеслав Арнольдович, мне следует повлиять на Михаила Романовича таким образом, чтобы он смог наконец занять достойное место в гармонической картине мира, столь удачно проиллюстрированной вами четырехногостью стула и поллитровостью бутылки. Так?
С л а в и к. В примитиве.
П а н к о в. О, на большее мы и не претендуем, Вячеслав Арнольдович… (Доверительно.) Степень сложности категорий, которыми человек мыслит, определяется уровнем способностей каждого, как вы понимаете.