Неправильное воспитание Кэмерон Пост - [98]

– О, ну тут все непросто, – раздался голос Джейн. – Адам скромничает. Не хочет говорить, что он отмечен богом и полон тайн.

– Прекрати этот гребаный треп. – Адам бросил в нее горсть иголок, которые не успел еще заплести. – Я не хочу, чтобы ты называла меня священным и загадочным индейцем.

– Но ведь это правда. Забей-ка это и в свою трубку мира и покури.

– Какое неслыханное оскорбление, – начал Адам, но тут же улыбнулся: – Да ладно, пусть будет Священная телячья трубка.

– Тебя назвали так при рождении? Повтори еще раз, – поспросила я.

– Уинк-ти, – произнес Адам. – В день моего рождения было знамение. – Он помолчал. – Если верить моей матери. А вот если послушать отца, то мать придумала эту чушь, чтобы оправдать мою изнеженность. Он считает, что мне уже пора стать мужчиной.

– Пожалуй, приму версию твоего отца, – сказала я. – Так проще.

– Я ж говорила, мы ее полюбим, – вставила Джейн.

Однако Адам не засмеялся.

– Ты права, людям, которые не знают наших верований, так куда проще. Я не гей. И даже не транс. Я словно и мужчина, и женщина одновременно, третий пол, андрогин.

– Слишком уж сложно, – проговорила я.

Адам фыркнул:

– Думаешь? Считается, что уинкти связывают мир мужского и женского, они исцеляют тела и души. Нам не положено выбирать нашу сексуальность в соответствии с библейской историей об Адаме и Еве.

На это я не знала, что сказать, поэтому попробовала сострить, как обычно:

– Ну пока ты помнишь, что кроме Адама есть еще и Ева, все нормально.

Адам и Джейн молчали – видимо, я облажалась. Но вдруг Джейн захихикала – сразу было видно, что она под кайфом.

А потом и Адам заговорил:

– Но у меня нет ни одной знакомой Евы!

Тут уж и я засмеялась.

– К тому же только на прошлых выходных я позволил одному местному Адаму отсосать мне, пока мы были на озере.

– Тогда ты просто королева всех безнадежных гомосеков. – В этом не было ничего смешного вообще-то, но на нас накатил приступ такого неудержимого, истерического хохота, который заканчивается лишь тогда, когда уже не можешь вспомнить, из-за чего все началось.

Джейн пристегнула свою ногу на место и отправилась обратно на плантацию – что-то там закончить. Адам ушел бродить по окрестностям, а я осталась одна. Я вслушивалась в звонкие трели птиц, вдыхала аромат влажной земли – густой грибной дух, смешивавшийся с запахом сырой древесины, – и думала о том, как все устроено в нашем мире: деревья царапают верхушками небо, лес убаюкивает мерным дыханием, свет и тень играют друг с другом в догонялки, и все это такое огромное и такое… такое далекое. Я ощущала это с самого приезда, точно в «Обетовании» время остановилось и я застряла где-то, где меня прежней или той, кем я сама себя считала, никогда не существовало. Вы скажете, что еженедельное возвращение в прошлое во время индивидуальных консультаций должно бы привести к другому результату, усилить связь с пережитым, с теми событиями и впечатлениями, которые и делают тебя тем, кто ты есть, однако вышло все совсем иначе. Джейн назвала это забвением. Хорошее слово. Все эти «поддерживающие занятия» стремились к одному: убедить тебя в том, что твое прошлое не было правильным, и будь оно другим, лучшим, исправленной версией того, что ты пережил, то ты бы даже не оказался в «Обетовании». Я твердила себе, что не верю ни единому слову, но каждый день мне приходилось слушать одно и то же. А когда ты попадаешь в компанию чужих тебе людей, испытывающих то же, что и ты, не можешь позвонить домой, вынужден подчиняться распорядку вдали от всех, кто знает, каким ты был раньше, и может напомнить тебе, стоит только попросить, когда ты один посреди бесконечных пастбищ, это уже не ты, не ты настоящий. Это суррогатная жизнь. Жизнь в кукольном доме. Ты точно древнее насекомое, застрявшее в капле смолы, ставшей янтарем. Твое время остановилось, ты впал в гибернацию, то ли жив, то ли мертв. Возможно, то, что заперто в этой твердой капле, еще не погибло, нет, нет, я не имею в виду «Парк юрского периода», кровь динозавров и клонирование тираннозавра; насекомое, попавшее в ловушку, затаилось. Но даже если смолу можно растопить и освободить его, ничего не сломав, нельзя же ждать, что пленник вернется в новый для себя мир и заживет там, позабыв свое прошлое, все, что было ему привычно, свое место в мире, наталкиваясь на стеклянную стену забвения снова и снова?

Глава 15

В октябре мы вместе с Марком Тернером были на евангелическом дежурстве в офисе. В первый день я занималась информационной рассылкой, которую Рик составлял вместе с Лидией. На четырех листах небесно-голубой бумаги с логотипом «Обетования Господня» в углу были короткие сообщения об учениках, участии в жизни общины, о всевозможных вылазках за пределы нашего центра. Отдельно шло досье на одного из нас. Один месяц, одно досье. На этот раз – на Стива Кромпа. Клацнуть степлером, сложить, сунуть в конверт, наклеить марку, повторить. И так два часа. Марк же все это время сидел в крутящемся кресле, обзванивал наших самых главных благотворителей и вел с ними светскую беседу. У него отлично получалось, причем не только первые пять минут, скажу я вам. Пожалуй, никто из нас тут ему и в подметки не годился. Он верил в то, что говорил, вот в чем был секрет. До той поры я не слишком-то хорошо его знала, но он был соседом Адама по комнате, поэтому мне было известно из первых рук, что он изо всех сил стремился к тому, за чем его отослали в «Обетование», – к исцелению. Еще мне было известно, что он не стукач – он до сих пор не выдал Джейн, застукав ее с косяком. Поэтому я не слушала ее предостережений и считала его нормальным парнем.